История с Живаго. Лара для господина Пастернака

Женщина отмывала каменный пол и по-своему была права. Стоило ли мешать ей работать? Я и пошла домой. Не повезло Ривину – так за него и не помолилась.

Через год или два, когда в мире появились эти волшебные аппараты видео, в двадцатипятилетие со дня Бориной смерти, дети решили мне устроить просмотр картины Дейвида Лина.

Сначала было много суеты: расставляли диковинные ящики, соединяли и разъединяли какие-то провода, накрывали столы. А чтобы просмотр получился не просто так, а с пользой, появился и корреспондент заморский с видеокамерой на плече.

«Завели» картину, я и смотрю: то Джули Кристи мелькнет, то Омар Шариф, то вот уж обнимаются… А журналист с камерой снимает, как я гляжу.

– Узнаете себя? – поинтересовался он.

– Это было давно и неправда, – ответила я.

– Говорят, что интрига с романом «Доктор Живаго» была косвенно направлена против Хрущева…

Я подумала, какой же смешной этот корреспондент, молоденький, акцент такой причудливый у него, птичий…

– Кто такой этот Хрущев?

– В общих чертах могу пояснить.

– Роман «Доктор Живаго» читали?

– Честно говоря, нет. Кстати, очень своевременный вопрос. Не могли бы вы сжато мне пояснить, о чем этот роман?

– В двух словах?

– Да, да, не более чем в двух.

– Молодой человек из богатой семьи, образованный, способный… женится на дочери своего дворника, и у них появляются дети.

– Потрясающе! А вот еще один вопрос: почему многие мемуаристы пишут о вас нелестно?

– На моем месте, они, конечно, повели бы себя гораздо лучше.

– Вы сначала отбыли четыре года лагерей, а после смерти Бориса Пастернака власти вас снова осудили на четыре года…

– На восемь лет, – поправила я.

– … Сейчас вы реабилитированы… Выходит, загублены восемь лет вашей жизни. Ни за что, ни про что?

– Я так не думаю. За любовь надо платить или… или, как там у вас…

– О, да!

Последний свой вопрос он уже задавал по пути к обеденному столу, накрытому под цветущей яблоней и грозовым небом.

Там ели да пили, позабыв о фильме, который продолжал тем временем мелькать. Кажется, только я в ту сторону пару раз взглянула.

Боря, мой больной любимый внук, написал специально к этому дню пьесу для представления под открытым небом. Он сам отгородил простынями угол за сараем, обставил сцену чердачной рухлядью и стал раздавать собравшимся листочки с текстом. Всем достались роли, даже попугаю… И, поскольку для журналиста ничего не было заготовлено, он, естественно, становился единственным зрителем.

Мы, участники этого спектакля, сбились в тесный угол. Боря задернул занавес и выступил на авансцену.

– Пьеса «Борцы за светлую жизнь», – громко объявил Боря. – В роли молчаливого комиссара выступает попугай Проша! Он будет наблюдать и делать выводы. Первая сцена: белый офицер допрашивает красногвардейца Дермина.

Нарисовав усы карандашом для бровей, я выступала в роли белого офицера. Красногвардеец Дермин – мой сын Митя в потертой милицейской фуражке.

– Кто тебя сюда послал? Где красные? Отвечай! – грозно кричит белый офицер.

– Я не должен говорить, не должен выдавать своих товарищей! – смело парирует Митя.

– Ты хочешь погибнуть?

– Я готов погибнуть ради свободы!

– Увести!

И его уводят под матерую ругань попугая Проши. Очень кстати, потому что надвигается ливень, и все бросаются спешно сворачивать бал.

Я тяжело поднимаюсь к себе наверх…

Диван, стол, стул, зеркало… Меня окружают стены бревенчатого подмосковного домика, за окном – вой пригородных поездов, где-то жужжит радио. Мерно тикает маятник, но засыпать страшно – а что, если проснешься на лагерных нарах?

И что же я, мой Боже, делаю. Я зажигаю свечу и ставлю ее перед зеркалом, а сама облокачиваюсь на стол и напряженно вглядываюсь в свое отражение. До тех пор всматриваюсь, пока за моей спиной не возникают они – мои мужья, первый, вслед ему – второй. Я в застиранной ночной рубашке, со взлохмаченными на макушке седыми волосами, а они молодые, как в тот день, когда умерли.

Я жмурюсь, а когда открываю глаза, их уже нет.

Я ложусь спать. Извилистые струи дождя растекаются по стеклам, мерцают, снова сливаются. Понемногу я засыпаю под доносящуюся снизу музыку.

Меня будит постукивание в радиаторы отопления.

Ночь сплошная, а от проливного этого дождя темно вдвойне, но я знаю, что означает это постукивание снизу: мне звонят, и соседи вызывают к телефону. Я срываюсь с постели и бегу к лестнице.

А там, внизу, меня уже дожидаются. Двери приоткрыты, слышна музыка, в прихожей полно плащей и зонтов, а дальше, в столовой комнате, тьма гостей, и я вижу, что меня пригласили на свадьбу. Когда-то я уже была в этой квартире на свадьбе, но тогдашние молодожены уже старенькие, а выдают – свою дочку. Вот так и жизнь пролетела.

Меня усаживают в отведенное для меня место. Веселье в самом разгаре. Играют какое-то вечное танго, прелюдию всех брачных ночей. Одни танцуют, другие пьют и на меня, к счастью, не обращают ни малейшего внимания.

Не видят они и еще одного гостя, который сидит напротив меня. А я его узнаю.

Странно, мне никогда не снился Борис Леонидович, а тут вдруг заявился…