История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932

Фёдор Крестьянинов, решив, что настало время выступить, стал пробираться на средину зала, чтоб его было видно, и чтоб слова его были отчётливо слышны во всех углах зала и на сцене:

— Ну-ка дай-ка я пройду! Уйди с проходу-то, да уж и ощипывайся, что встала на самом ходу и не даёшь людям пройти! — с укором он обрушался на Устинью, стоящую на самом проходе между рядов скамеек.

Та, обороняясь от Фёдора, начала скороговоркой что-то невнятно бормотать, обличительно оговаривая потревожившего её Фёдора.

— Ну-ка! — с силой оттолкнул Устинью в сторону и заняв удобное место, Фёдор, обращаясь к президиуму начал речь. — Вот вы нам на словах многое обещаете и ваши обещания приятно слушать, ваше дело говорить, а наше дело только слушать. Но я вам хочу и то сказать, зачем вы нас силком в колхоз загоняете. Обещаете нам привольную жизнь. А мне кажется, свежо предание, но вериться с трудом. Закабалить нас хотите, мягко стелите, да жёстко будет спать! Колхоз для кого заманка, а я лично не завидую и предполагаю, что к весне остальные-то разбегутся, ведь некоторые колхоз-то побросали.

— Они скоро снова в колхозе будут! — отпарировал Фёдору Федосеев.

— Вряд ли. Ведь щуку, сорвавшуюся с удочки вряд ли снова крючок соблазнит. Мышь, побывавшая в зубах кошки и вырвавшаяся, надолго запомнит, где она была. Да и вообще, не насильничайте нас этим колхозом, дайте нас вольготно пожить. Нам и в единоличном хозяйстве не плохо. Так что нет смысла, за питьевой водой ходить через ручей чистой воды! Так что живущие в раю азиатам не завидуют! Будь в колхозе то, что один лозунг: «Было ваше — стало наше». Всяк старается угодить своему брату, свату, свояку и куму. В поле двое пашут, а остальные только руками машут. И полная кутерьма, и неразбериха, а где кутерьма, там жуликам пожива!

— Ты колхоз не игнорируй! — крикнул на Фёдора из президиума Грепа.

— Я не игнорирую, но сказываю вам и спрашиваю вас, загоняя в колхоз вы случайно, нас не собираетесь держать в ежовых рукавицах? Да ещё я боюсь вот чего и опасаюсь. Раньше крестьянство по зимам особенно в посты редьку ели, а вы, случайно, не собираетесь в колхозе-то нас хреном угощать?

Весь зал одобрительно гвахнул весёлым смехом.

— Не хотим колхоз, давай коммуну! — под общий гомон задорно выкрикнул Панька Варганов, пыхая табачным дымом в зал.

Где от скопления народа и без дыма было трудно дышать, и стояла невыносимая жарища. В зале снова поднялся такой гвалт, что не поймёшь.

Санька Лунькин гаркнул, что есть мочи:

— Ти-и-ши-и!

А когда зал несколько успокоился, из-за стола президиума встал Песикин и сказал в адрес Паньки.

— Ты дорогой товарищ, в коммуне-то, видимо не трудиться намерен, а с бабами забавляться, вишь ряшка-то у тебя на такое намерение смахивает!

— Да я и без труда социализму построю! — нисколько не возмущаясь, отпарировал на упрёк Панька.

— А за что вы его пристыдили? — вступился за Паньку Фёдор, — вы же сами решили нас всех загнать в коммуну. Ведь сами же говорите о призраке коммунизма. Ведь был же первобытный коммунизм, где всё было общее и бабы, и ребятишки, вот вы нас и хотите превратить в первобытных людей, — раздражённого речил Фёдор.

— Ты, видать большой начётник, и откуда ты всё это знаешь, или поглядывал из-за угла, как живут первобытные люди, — урезонил Фёдора сидящий за столом президиума Ведерников.

— Он видимо больно грамотный, — вставил своё слово и Песикин.

— Грамотный, не грамотный, а советские законы вроде знаю, — стойко стоял на своём Фёдор.

— Ах, вон оно что? Значит ты законник, мы видим тебя насквозь и знаем, чем ты дышишь, проводишь кулацкую агитацию против колхоза, разлагаешь народ, — ополчился на Фёдора Васляев. — Товарищ Федосеев, чтоб не упустить его из виду, запиши-ка его. С ним, видимо нужно потолковать особо! Он видимо про Соловки не слыхивал! Мы тебя заставим замолчать, и запретить всякую твою кулацкую агитацию, и вместе с кулаками отправим в Соловки, если не образумишься, — с острасткой сказал Васляев, наблюдая за поведением Алёши, который беспокойно ёрзал по скамьям и готов был пролить крокодиловы слёзы.

— Что ж, воля и власть ваша, мы с ваших руках, что хотите то и делайте над нами. Только я ведь плохого не желаю, а призываю вас к благоразумию. А вас видимо не разубедишь и не переспоришь. Сначала видимо надо молебен с акафистом отслужиться, а там уж браться спору с вами. Вы все друг за дружку горой стоите. А я всё же вам скажу: что жизнь в колхозе будет попахивать крепостным правом, которое когда-то пережило русское крестьянство. Вот и вы нам предлагает те же портки, только вывороченные наизнанку. А будешь вам правду говорить, вы страшаете! А от вас милости не жди, Бог не заступиться, лукавый не поможет. Да из-за вас, не пойдёшь же за помощью к дьяволу. С вами, видимо, разговаривать, по правде, бесполезно получается, «Глас вопиющего в пустыне». Воля ваша, мы у ваших ног! Но нас голыми руками не возьмёшь! В колхоз меня будете загонять только через мой труп! — стоически закончил свою речь Фёдор.