История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.)

— Ты которую первую-то из нас целовать-то будешь? — едва сдерживаясь от душившего смеха, спросила Анка.

Наташка, сидевшая несколько поодаль от Николая, всё терпела, чтоб тоже не рассмеяться, но тут, не выдержав, ядрёно прыскнула и захохотала во весь двор. С каким-то телячьим восторгом заржала и Анка, и они обе выскользнули со двора, приглушённо хихикая, из боязни, как бы не всполошить хозяев двора, которые уже спали. Не спал только Ванька. Наслаждаясь прелестью глубокого августовского вечера, он стоял около крыльца своего дома и, заслышав суматошный женский весёлый смех, подошёл к насмешницам.

— Это вы тут что делаете, проказницы?! — шутейно обратился Ванька к Наташке и Анке.

— Да это мы вон со сторожем, Николаем, любезничали! — с усмешкой проговорила Анка.

— Слушай-ка, Вань, я слышала, у вас в огороде подсолнечники больно хорошие поспели, пойдём их воровать! — глядя в упор в глаза Ваньке, смело проговорила Наташка.

От неожиданности Ванька в первые секунды стеснительно растерялся, но тут же, встрепенувшись всем юношеским телом, взором упёрся в ласковые, манящие к себе глаза приятной молодой женщины. Давясь сухой спазмой, нахлынувшей на него, он с трудом выдержал на себе этот изучающий взгляд, от остроты и притязания которого он едва сдержался, чтобы не броситься к ней и любовно прижаться к её трепещущему телу.

— А мне куда деваться-то! — понимающе всю обстановку, с улыбкой на лице протянула Анка.

— А тебя, наверно, Колька давно ждёт! — бойко отрезала Наташка, когда они с Ванькой направились к огородному тыну, в котором воротца, ведущие в Савельев огород.

— А ты, случайно, мальчишка, не шалун? — притворно спросила Наташка Ваньку.

— А что? — не понял, на что намекнула Наташка.

— Я с тобой пошла, а ты надёжный?

— Да ты за кого меня считаешь? — обидчиво пробормотал Ванька.

Они тайком прошли картофельником, обогнув сарай. У сарая воротца, дрожа всем телом, Ванька их приоткрыл, пропустив в огород Наташку. Она, слегка споткнувшись о что-то, приглушённо ойкнула, рукой схватилась за грудь:

— Эх, видать брошку обронила! — с жалостью в голосе шёпотом проговорила она.

— Где? — задыхаясь налетевшей спазмой, выдохнул Ванька, примкнув к Наташке вплотную.

— Вот тут в лужке, давай искать! — припав на колени и глядя любовными глазами на Ваньку, приглушённо сказала она.

Ваньке не оставалось больше ничего делать, как только крепко обнять Наташку и губами припасть к её губам.

— Эх, как ты меня всю изваландал! — притворно улыбаясь, стряхивая с себя прилипшие пожухлые луговые цветочки, когда они уже сидели на бревне и грызли подсолнечники.

Возвращение Яшки. Пожары. Братья-поджигатели

Больше двух лет скитался на стороне Яшка Дуранов. Жил в Москве, а после свиданки с Федькой Лабиным пальнул на юг. Писем матери Яшка не писал, известия от него не было, как в воду канул: поэтому-то мать, подумав, что его уже нет в живых («сломил себе буйную голову») и решила записать его в поминанье. Исколесил Яшка пол России, всего повидал: хорошего нагляделся и плохого наимался, но за последнее время затосковал (видимо, поминанье-то на него повлияло), решил вернуться домой. Он вернулся в своё родное Мотовилово с лихими намерениями и бандитскими выходками.

— Где странствовал? — спросил Яшку его друг Петька, когда они сидели за столом и в честь возвращения Яшки выпивали.

— Далёконько! Отсюда не видать! — уклончиво отвечал Яшка на вопросы друга. — Если бы мамка меня не записала в поминание, и не напала на меня тоска, то я бы и сейчас по воле шлялся и домой бы не скоро возвратился! — откровенничал перед другом ухарь Яшка.

— Ты, Яшк, чай на стороне-то, небось, разбогател? — допытывался Петька.

— Наоборот, дошёл вплоть до ручки: в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на золотой цепочке! — отшучивался опьяневший Яшка.

— Это, пожалуй, наподобие блудного сына? — острил перед другом Петька.

— Да, пожалуй, вроде его! — признательно утверждал Яшка.

А сам, имея замысел и намерение отмщения, для увеселения души и потехи с пьяных глаз спрашивал Петьку:

— А кому бы подбросить «красного петушка», на долгую память? Я теперь стал ещё отбойнее и смерти даже не боюсь, — откровенно признавался Яшка перед Петькой. — Кто мне поперёк дороги захочет вставать, тому несдобровать! «Красного петушка» дать у меня рука не дрогнет! — он ухарски хвастался перед Петькой и, зажегши спичку, Яшка демонстративно приставлял её к избной стене, изображая этим технику поджога.

И у Яшки слова не расходились с делом: осенними тёмными ночами, пробираясь огородами, он воровски подкрадывался к дворам мнимых его врагов, дрожащими от опьянения руками чиркал спичками и, поджигая соломенные повязи, создавал пожары — ужас и бедствия для людей и наслаждение своей буйной души…