От редкой топки печи у нее в трубе с весны галки вьют гнезда, натаскивая в нее уйму прутьев. Выводят там белоглазых крикливых галчат. Все лето галки, не покидая Анниной трубы, шумливо и крикливо обитают около ее избёнки. А под осень, когда уже наступают холода, Анна вздумает печь протопить, накладёт дровец, подожжет их, а дым весь в избу. В таких случаях идет Анна к ворожее, Настасье Булатовой, чтоб та поворожила, от чего дым идет не в трубу, а в избу.
– А ты пригласи печника! – надразумляла ее Настасья.
Печник, дедушка по прозвищу «Банный», вытаскивает из трубы целое паймо прутьев.
Любопытное подглядывание в чужое окно с завалинки, было одним из любимых занятий Анны. Она целыми уповодами в осенние тёмные вечера, прилипнув глазами к окну, упёршись на шест, на который обычно развешивают стираное белье для просушки. Примостившись поудобнее, прильнёт к незакрытой занавеской щелке в окне и глядит, наслаждаясь наблюдением за бытовыми мелочами чужой семьи.
Она подробно разглядит, кто как за ужином ест, у кого какой рот, у кого какая ложка, кто как разговаривает, кто как смеется, кто как кашляет, кто как молится. Случалось, с ней такое, не рассчитав прочности гвоздя, на котором закреплён шест, или забывшись, что она сидит не на лавке, а, как курица, на насесте, она внезапно срывалась и с грохотом падала кверху тормашками, в испуге вскакивала и бежала, куда глаза глядят, боясь погони.
За Анной водится грешок – она не чиста на руку. Она не против прибрать к рукам чужие мелкие вещи, особенно те, которые, по ее понятию, плохо лежат. У нее, видимо, на этот счет имеется своя теория: «Что у людей плохо лежит – брюхо болит!».
Счистить или стибрить она умеет прямо-таки мастерски: в глазах украдет, и никто не заметит. Она по этому поводу частенько проверяет чужие бани, особенно вскоре субботы, когда люди обычно моются и по своей халатности оставляют в бане свое белье, корыта, ведра, обмылки, спички. Это все прибирается приборчивой Анной.
О крупных пропажах люди ходят гадать к ворожее Настасье Булатовой, о мелких же обращаются к Гуляевой Анне.
Анна только что побывала у Федотовых – вскоре они хватились замка, которым обычно запирали дом:
– Саньк, беги – быть Булалейка его стибрила! – посылая отыскивать замок, обратилась Дарья к сыну.
Санька следом побежал к Анне:
– Теть, как только ты от нас ушла, у нас из сеней замок пропал, и теперь избу запереть нечем. Ты случайно его не брала? – обратился Санька к Анне.
– Н-нет, не знаю, не видела, не брала! – смущенно проговорила, оправдываясь, она.
– А Ванька Савельев говорит, что видел, ты чего-то совала в запазуху! – обличительно приставал Санька к ней.
– Так это я ваш замок к месту прибирала, уж больно он у вас зрей лежал, мне и подумалось, надо, мол, прибрать, а то кто-нибудь украдет его, вот я и прибрала его. Только не подумайте, что я его украла, а просто к месту прибрала, вас пожалела! – добродушно смеясь, наивно оправдывалась Анна. Возьми его, если он вам нужен, вот он, в чулане на гвоздике висит.
Санька, рывком схватив замок из рук Анны, со всех ног припустился домой. Открыв дверь, впопыхах, словно за ним гналась стая собак, прямо с порога радостно возвестил:
– Замок нашёлся!
– Где он был? – удивленно спросил его отец Иван.
– У Булалейки, – коротко пояснил Санька.
Иногда к Анне приходили «поворожить» о мелкой пропаже. Сначала она, слезливо божась, не сознавалась, копытилась, а потом, добродушно рассмеявшись, «находила» припрятанную, ею же украденную вещь. Вообще она имела способность внезапно прослезиться и заплакать и тут же весело рассмеяться.
Устинья Демьянова
Под стать Анне Гуляевой, через прогон от нее в хибарке о двух окошках проживает Устинья Демьянова. В хозяйстве Устиньи помимо избёнки имелась и живность: коза, три курицы с петухом, кошка и на печи в пазах уйма тараканов, а по летам вдобавок уйма мух.
В девках Устинья была Забродина. Замуж ее долго не брали – браковали. Будучи уже в годах, Устинья весной 1914 года вышла замуж за Мишу Демьянова. Всю свою запоздалую любовь она изливала во внимании к своему Мише. Про ее, не в меру услужливость мужу, рассказывают очевидцы о забавном случае, происшедшем с ней в первый год ее замужества.
Любила Устинья своего Мишу до потери сознания, холила его и дула на него. В баню мыться они ходили к ее брательнику Якову Забродину, причём непременно вместе. Однажды из бани Миша шел распаренным, а перед ним, пятясь задом, шла Устинья и трепыхала пропаренным зеленым веником, тем самым создавая для Миши ветерком благоприятную мироклиматную прохладу.
И случилось непредвиденное препятствие: в проулке на тропинке, где должен проследовать из бани Миша в сопровождении его жены Устиньи, стояли с ведрами на коромыслах и разговаривали две бабы. Шедшая за водой на озеро Дунька Захарова тут встретила с полными ведрами воды возвращающуюся с озера Татьяну Оглоблину. Между ними завязался задушевный разговор на тему сватовства, который до того увлёк их, что они просто-напросто не заметили шествия любезной пары.