Дон Себастьян, который делал лишь то, что взбредет ему в голову, дал завлечь себя в ловушку между Луккосом и одним из его притоков, аль-Махазином, не обратив внимания на то, что уровень воды в этих реках сильно повышается во время прилива. Он атаковал первым и добился успеха, но не смог его развить из-за отсутствия кавалерии. Инициативу тогда взяла марокканская армия, которая имела численное и позиционное преимущество. Она обратила в бегство христианскую армию, которая попыталась переправиться через аль-Махазин, чтобы удрать к Ларашу, но из-за прилива уровень воды в реке поднялся и большая часть христиан утонула или попала в плен. Дон Себастьян и аль-Мутаваккиль утонули; Абд аль-Малик чувствовал себя больным, и с самого начала битвы ему было очень плохо; не щадя себя, собрав последние силы, он бросил свои войска в бой и умер еще до того, как определился исход сражения. Его кончину тщательно скрывали до конца битвы, которая получила свое название из-за гибели в ходе ее этих трех государей; у арабских же историков она известна под названием битва на уэде аль-Махазин.
Ахмед аль-Мансур (1578–1603 годы).
Это поражение выдало Португалию, оставшуюся без короля, испанцам, которые давно уже с вожделением поглядывали на нее. В Марокко оно было воспринято с энтузиазмом, сменившим страх перед крестовым походом. Хотя Абд ль-Малик и умер, подкошенный болезнью, его наследие с общего согласия воспринял его брат Ахмед. Провозглашенный султаном на поле боя с прозвищем аль-Мансур (Победоносный), он воспользовался не только славой победы, которая превзошла все ожидания, но и огромной добычей, позволившей ему обеспечить благорасположение армии, а также сотнями пленных, выкупы за которых принесли много португальского золота. Христианские короли стали уважать монарха, способного наносить такие удары. С этого времени они стали рассматривать шерифскую империю как державу, с которой надо считаться, посылали корабли в ее порты и послов в ее столицу Марракеш, а также домогались займов у государя, столь богатого, что его называли «Золотым» (аз-Захаби).По сравнению с одиннадцатью другими саадийскими султанами, которые были заняты подавлением непрерывных мятежей и восемь из которых были убиты, аль-Мансур казался великим правителем. Хотя ему пришлось со времени восшествия на престол подавлять бунты в армии, раскрывать заговоры завий и сдерживать волнения берберских племен, шериф был не солдафоном, а скорее государственным деятелем, обладавшим высокой культурой, которому дела по управлению империей никогда не мешали учиться. Его учитель аль-Манджур уверял, что, имея дело со своим царственным учеником — «ученым среди халифов и халифом среди ученых», — он и сам повышал свой уровень знаний.
История Марокко знала мало таких периодов спокойствия и процветания, каким было его царствование. Шериф интересовался торговлей, которая была тогда очень оживленной, извлекал выгоды из производственных монополий, сдавал евреям и христианам в аренду сахарные мельницы, руководил военной контрабандой и богател за счет прибылей от пиратства. Он увеличил ставки налогов, которые его харка взимали весьма энергично. Мятежи, которые ему пришлось подавлять, никогда не угрожали его господству. Самый опасный из них, мятеж племен бранес, во главе которого стоял претендент ан-На-сир, потерпел неудачу из-за отсутствия поддержки со стороны Испании (1595–1596 годы).
Сначала шериф сам правил государством, проявляя при этом прямоту и решительность. Ему помогали секретари, среди которых был его историограф аль-Фиштали и один еврей. Влияние ренегатов и евреев было таково, что возбудило недовольство марабутов, повысило престиж религиозных братств и усилило враждебность к иностранцам. Тем не менее не было открытой вражды между махзеном и марабутами, и последние могли спокойно готовиться к наступлению лучших дней. Нотабли, которых в начале царствования шериф крепко держал в руках, в конце концов освободились от всякого контроля. Они не только обогащались за счет торговли и продажи пленников, но и спокойно эксплуатировали своих единоверцев.
Аль-Мансур имел собственную политическую философию, которой он руководствовался при управлении племенами. «Люди Магриба, — провозглашал он, по словам аль-Ифрани, — это сумасшедшие, безумие которых можно врачевать, лишь держа их в цепях и железных ошейниках». Применяя свои принципы, он и организовал махзен, управление Марокко, в соответствии с правилами, которые, несмотря на позднейшие видоизменения, сохранились вплоть до установления французского протектората.