Шерифская империя представляла собой федерацию племен, управляемую, или, скорее, эксплуатируемую, центральным органом, махзеном, с его военными племенами (племена гиш), освобождаемыми от налогов и наделяемыми землями, с его министрами, чиновниками, правителями и дворцовыми корпорациями. С тех пор имелось два Марокко: официальное Марокко (биляд аль-махзен), включавшее земли мусульманской общины, подлежащие обложению поземельным налогом, занятые арабскими племенами и управляемые непосредственно махзеном, и независимое Марокко (биляд ас-сиба), не только избавившееся от эффективной власти султана, но и всегда готовое посягнуть на «биляд аль-махзен». Впрочем, во времена аль-Мансура соперничество между этими двумя частями Марокко еще не проявлялось открыто, как в более поздний период. Вследствие осмотрительности султана, его престижа и силы его армии оно почти всегда было скрыто.
Как и его брат аль-Галиб, султан украсил Марракеш, который вновь обрел великолепие альмохадских времен. Для своих построек он привлекал рабочих из разных стран, даже из Европы, а также квалифицированных специалистов, и покупал итальянский мрамор, расплачиваясь за него сахаром. После победы на аль-Махазине он начал строительство дворца Бади, которое длилось пятнадцать лет. Этот дворец, полностью разрушенный Мулай Исмаилом, возвышался за стенами саадийской касбы. Для большего великолепия было вырыто несколько водоемов, выложенных керамическими плитками, над которыми возвышались раковины и которые были окружены цветочными клумбами и богатыми беседками. Проведенные недавно работы позволяют получить довольно правильное представление о планировке и пропорциях этого дворца; он был, несомненно, очень красив. По-видимому, при аль-Мансуре на священной земле, где покоились его предки, рядом с могилой марабута аль-Джазули, была построена кубба в восточной части саадийского некрополя, куда он перенес останки своей матери.
У султана был блестящий двор, где он с большой пышностью принимал иностранцев. Здесь можно было видеть влиятельных ренегатов, еврейских финансистов, христианских купцов, иностранных послов и доверенных лиц шерифа, одновременно являвшихся политическими миссионерами, деловыми людьми, а зачастую и сводниками. Особенный блеск придавался религиозным праздникам. Их распорядок был совершенно аналогичен тому, какой можно еще наблюдать в Марокко. Церемониал представления европейских послов и расточительность аль-Мансура поражали воображение. В 1579 году испанец Хуан де Медина прибыл с большой пышностью во дворец, где ему оказывали почести сто вооруженных алебардами воинов, мохазни в украшенных перьями шапочках и одетые по-турецки ренегаты. Султан, восседавший на шелковых подушках в зале, украшенном парчой и коврами, где находились восемь каидов и два черных прислужника, принял его с изысканной вежливостью, явно наслаждаясь установленным им этикетом.
Завоевание Судана.
Аль-Мансур, который на своих приемах руководствовался восточным протоколом, заимствовал у турок и их военную организацию. Он даже поручил им обучение своей пестрой армии, состоявшей из ренегатов, андалусцев, негров, кабилов и выходцев из Османской империи. Поход на Судан он возложил на отряд, почти полностью укомплектованный ренегатами и христианами.С тех пор как альморавиды свергли языческих властителей Ганы и исламизировали правящие классы западного Судана (XI век), между Марокко и негритянскими странами установились тесные связи. Мандингские государи Верхнего Нигера поддерживали постоянные дипломатические отношения с султанами и обменивались с ними подарками. Когда их вытеснили сонгаи восточного Нигера (конец XV века), Марокко в течение почти ста лет проводило интеллектуальную и религиозную колонизацию Судана, посылая туда ученых и благочестивых миссионеров. При династии Аския, правившей в Гао (1493–1591 годы), магрибская цивилизация утвердилась в городах Уалата, Томбукту, Дженне и Гао.