История сироты

Когда работники, выкопавшие могилу, опускают гроб, я еле сдерживаю всхлип. Хочу подойти, коснуться гроба еще раз, как будто это прикосновение сможет отмотать все на пару дней назад, когда все было в порядке. Астрид делает шаг вперед и бросает горсть земли в яму. Я следую ее примеру, вдыхая глубокий аромат земли, ощущая темноту ямы совсем близко. Я никогда не была на похоронах раньше, но этот ритуал почему-то кажется мне знакомым. Я смотрю вниз, в темную яму. «Спасибо», – безмолвно говорю я герру Нойхоффу. За то, что спасли меня и Тео. За все. За всю мою жизнь я не встречала никого, кто сделал бы для меня больше. Я отхожу назад и стряхиваю с рук землю, затем беру Астрид за руку, наши пальцы переплетаются.

Проглатывая ком, образовавшийся в горле, я изучаю лицо Астрид, посматривая на нее уголком глаза. У нее бледная кожа, глаза пустые. Но она не плакала. Как это возможно? Всего несколько дней назад она начинала свою новую жизнь с Петром. Теперь от той жизни не осталось и следа. Она вздрагивает, и я обнимаю ее одной рукой, наше горе безмолвно объединяется. У меня щиплет в глазах, и я моргаю, прогоняя слезы. Астрид сделала так много для меня, она заботилась и защищала меня, теперь моя очередь быть сильной для нее. Я крепче обнимаю ее за плечи.

Затем похороны заканчиваются, и мы идем обратно к цирку, медленно, долго. Колокол вдали бьет одиннадцать. Я в последний раз оглядываюсь на кладбище.

Пока мы обходим город по самому его краю, я вижу фургоны и грузовики, поднимающиеся по крутой дороге вверх к рыночной площади, детей, которые идут в школу чуть менее резво, чем раньше. Где же Люк? Даже сейчас я не могу не думать о нем и его предложении убежать вместе. Тогда, несмотря на то что я сказала «нет», я почувствовала, как вдали забрезжила надежда. Жизнь, которая могла бы быть у нас. Кажется, теперь она, как и все остальное, ушла в небытие.

Я не видела его с той ночи, когда арестовали Петра, и в коробочке под вагоном, которую я проверяла по утрам последние два дня, не было записок. Я надеялась, что он появится на похоронах, чтобы отдать дань уважения, но он не пришел. Возможно, он чувствовал, что ему не будут рады, что Астрид может снова обвинить его в том, что случилось.

Когда мы подходим к цирку, мы не возвращаемся в поезд, но разбредаемся по заднему двору, как дети, потерявшие родителей.

– Нам нужно репетировать, – говорит Герда. Я почти забыла об этом: сегодня вторник, вечером будет представление. Билеты проданы, придут зрители.

– Но у нас нет ведущего, – говорит одна из наездниц. Все кивают. Сложно представить, как мы будем выступать без герра Нойхоффа. Петр мог бы заменить его, но и его здесь теперь нет.

– Я могу, – говорит Эммет. Все смотрят в его сторону с опаской. У него не тот характер, чтобы завладеть вниманием зрителей. Я никогда не видела, чтобы он хоть одной ногой ступал на арену. Но выхода нет. – Это только на один день перед отъездом, – добавляет он. – Потом мы придумаем что-нибудь еще.

– На один день? – спрашивает Хельмут, дрессировщик. – Что ты хочешь этим сказать? Мы ведь должны оставаться здесь до пятницы перед тем, как поедем в следующий город.

Я вспоминаю, что Астрид говорила, что мы будем в Тьере три недели, после чего поедем дальше, и до этого остается еще несколько дней.

– После сегодняшнего представления мы пакуем вещи, – отвечает Эммет. – Сносим все. Не едем в следующий город. – У меня по коже бегут мурашки. – Мы возвращаемся обратно, на стоянку рядом со Страсбургом, в Эльзасе и Лотарингии. – Он сообщает плохие новости так, будто выкладывает козырь на стол.

В толпе раздаются вздохи. Сегодня. Это слово пулей проносится в моей голове. Эммет говорил, что цирк отправят обратно, но я не думала, что это и правда случится так скоро. Я оборачиваюсь к Астрид, надеясь на поддержку, но она стоит молча, как будто ничего не слышала.

– Эльзас, – бормочет один из акробатов. – Это, считай, Германия.

Я вспоминаю, что сказала мне Астрид о том, как герр Нойхофф пытался найти способ остаться во Франции.

– Можем ли мы оспорить это решение? – осмеливаюсь спросить я.

Эммет качает головой.

– Отец пытался оспорить приказ до того, как все случилось. На запрос ответили отказом.

Учитывая арест Петра и то, что произошло, нам не дадут послаблений. А Эммет не борец, он всегда выбирает путь наименьшего сопротивления. Мы не можем рассчитывать на то, что он снова будет просить об отсрочке. – Поэтому мы будем выступать в Эльзасе.

Я замираю, меня охватывает страх. Я не должна быть так близко к Германии с Тео. Но я не могу бросить Астрид, особенно теперь.

– Но что же с теми городами во Франции, в которых были запланированы представления? – спрашиваю я. Люди поворачивают головы в мою сторону. – Если мы начнем отменять представления, нас не позовут в следующем году. Подумай о том, сколько денег мы потеряем.

– В следующем году? – смеется Эммет, бурно жестикулируя. – Цирк умирает, Ноа. Денег нет. Мы потеряли ведущего, немцы забрали нашего лучшего артиста.

Глухой звук, даже не всхлип, застревает в горле Астрид. Эммет продолжает: