История Сицилии

Нельсон прибыл в Неаполь в конце сентября и был встречен как герой. Его чествовали не просто как человека, одержавшего блестящую победу над французским флотом, но и как спасителя города от неминуемого вторжения. Более пятисот лодок и барж окружили «Вэнгард», стоило кораблю войти в залив. Гамильтоны поднялись на борт, и Эмма устроила целое представление, которое репетировала на протяжении последних трех недель. Нельсон писал своей жене:

Ее светлость бросилась ко мне и с возгласом «Боже, разве это возможно?» она упала мне на руку [так в оригинале. – Авт.], будто лишившись чувств. Впрочем, слезы быстро сменились смехом.

Король тоже взошел на борт, но без Марии-Каролины, которая оплакивала смерть своей младшей дочери. Правда, королева, как и все придворные дамы, надела особый поясок с надписью «Viva Nelson». Через несколько дней, 29 сентября, Гамильтоны закатили роскошное пиршество на 1800 человек в честь сорокалетия героя; но для Нельсона посещение этого мероприятия стало досадной обузой. На следующее утро он написал лорду Сент-Винсенту:

Я верю, Ваша светлость, что спустя неделю мы все окажемся в море… Здоровье мое оставляет желать лучшего, а ликование этого несчастного двора нисколько не унимает мое раздражение. Это страна скрипачей и поэтов, шлюх и негодяев.

Следующие три месяца и вправду оказались кошмаром. Было решено перейти от обороны к наступлению. Австрийский фельдмаршал барон Карл Мак фон Лейберих[129] в начале октября 1798 года прибыл принять командование неаполитанскими войсками, которые выступили на север, имея в своих рядах дрожащего от возбуждения короля. (Тот факт, что он забыл объявить войну Франции, кажется, ускользнул от его внимания.) Публично объявили, что целью похода является восстановление Святого престола и освобождение Рима от французов. Разумеется, эта цель оказалась совершенно недостижимой: к началу декабря все больше и больше неаполитанцев, офицеров и простых солдат избавлялось от униформы и возвращалось домой. Королева – ни на миг не забывавшая о страшной судьбе своей сестры – несколько раз писала Эмме Гамильтон, упрекая народ в трусости, но когда и ее собственный супруг дезертировал, данная тема из ее писем исчезла. 18 декабря поступила депеша от совершенно деморализованного Мака, который признавался, что его армия, еще не участвовавшая ни в одном сражении, бежит без оглядки; фельдмаршал умолял их величеств отбыть на Сицилию, пока еще возможно. «Мне в голову не приходило, – писал Нельсон посланнику в Константинополе, – что вся королевская семья, заодно с 3000 неаполитанских эмигрантов, вдруг окажется под защитой флага Его Величества этой ночью».

Именно так все и было. Мария-Каролина паковала вещи три дня подряд, переправляя свою одежду, драгоценности и прочие ценные вещи по ночам в британское посольство, откуда под присмотром Эммы забирал королевское имущество на борт экипаж «Вэнгарда». Затем венценосное семейство, с Актоном и другими приближенными, покинуло дворец – в девять часов вечера в пятницу, 21 декабря 1798 года. Они бежали не в одиночку; большая часть английских и французских семей, проживавших в Неаполе, пожелала присоединиться к ним. Общее число беженцев приближалось, похоже, к двум тысячам человек (Нельсон говорил о трех тысячах), и подобное количество, безусловно, порождало серьезные проблемы с эвакуацией. К счастью, было известно, что в Неаполь идут другие корабли, в том числе один португальский и два неаполитанских линкора, около двадцати местных торговых судов и два малых греческих судна, предусмотрительно зафрахтованных сэром Уильямом.

Между тем погода отнюдь не благоприятствовала отплытию. Ветер усилился до штормового, переправа на шлюпках с берега, казалось, длилась вечно, многие из замерзших и промокших пассажиров пребывали в состоянии ступора, из которого их не могло вывести даже восхождение на борт корабля в ранние утренние часы. Нельсон разместил королевскую семью с теми удобствами, какие только мог обеспечить: собственную каюту он предоставил в распоряжение женщин и детей, а мужчин поместили в кают-компании; корабль продолжал стоять на якоре, но его качало и швыряло из стороны в сторону, будто в открытом море. Мучения затянулись на добрые сорок восемь часов, и конвой оставался в заливе из-за ураганного ветра – и обычной неаполитанской сумятицы.