История Сицилии

Сицилия при этом пребывала в небрежении. По острову еще гремели отголоски недавнего восстания. Порты стояли пустыми; промышленность практически не развивалась. За королевскими владениями, как и следовало ожидать, ухаживали надлежащим образом, но для типичного сицилийца вполне логично было прийти к следующему выводу: что остров сделался отдаленной и малозначимой провинцией, на которую ее правитель попросту махнул рукой. В последние пятнадцать лет правления Карл, несмотря на все свои путешествия по Реньо, побывал на Сицилии ровно один раз. Направляясь к своему брату Людовику в Тунис, он вряд ли мог избежать остановки на острове; но даже в этом случае визит ограничили всего несколькими сутками. Надо признать, что Карл проявил несвойственную для себя близорукость; обычно он мыслил рассудительно и не мог не понимать, что таким пренебрежением закладывает мину замедленного действия. Сицилийцы – народ гордый, а память у них долгая.

Для тех, кто презирал Анжуйский дом и все, что тот олицетворял, после смерти Конрадина средоточием надежд стал двор короля Педро III Арагонского. В 1262 году Педро женился на Констанции, дочери Манфреда, которая волей судьбы осталась единственной представительницей династии Гогенштауфенов на юге; поэтому все большее число беженцев с Сицилии и из Реньо спешили к ее двору в Барселоне. Среди них был и один из величайших заговорщиков той эпохи. Его звали Джованни Прочида. Он изучал медицину в родном Салерно и, будучи личным врачом императора, ухаживал за Фридрихом на смертном одре. Позднее он поступил на службу к Манфреду, бился с Конрадином при Тальякоццо, затем поехал в Германию с целью убедить другого внука Фридриха II вторгнуться в Италию и восстановить линию Гогенштауфенов. Только когда этот план провалился, он перебрался, вместе с двумя сыновьями, в Барселону. Констанция виделась ему последней надеждой Гогенштауфенов. Король Педро оказал Прочиде радушный прием и назначил его канцлером; в этом качестве он мог сфокусироваться на устроении крупного заговора во имя падения Анжуйской династии.

Есть замечательная легенда, которая обнаруживается в сочинениях Петрарки и Боккаччо: Джованни Прочида якобы странствовал инкогнито по Европе, заручаясь поддержкой для своего дела, побывал у императора Михаила VIII Палеолога в Константинополе и вернулся с огромным запасом византийского золота. Эта легенда почти наверняка не соответствует действительности: к тому времени Прочиде было уже почти семьдесят, и в годы, о которых идет речь (1279–1280), его подпись регулярно появлялась на документах Арагонского королевства. Вполне возможно, что упомянутое путешествие предпринял кто-то другой (например, один из его сыновей), а молва приписала поездку самому Джованни. Что касается контактов между Барселоной и Константинополем, они и вправду существовали, и император Михаил знал, что Карл Анжуйский готовит масштабный поход против его империи. Следовательно, император наверняка собирался нанести упреждающий удар, прежде чем этот поход начнется. Педро, со своей стороны, призывал подождать, пока анжуйцы не тронутся в путь.

На самом деле выбор времени зависел, как выяснилось, не от короля или императора, а от сицилийцев. К 1282 году анжуйцы добились того, что их горячо ненавидели во всей области Реньо – благодаря высоким налогам и надменному поведению; когда вечером пасхального понедельника, 30 марта 1282, пьяный француз сержант начал приставать к некоей сицилийке у церкви Санто-Спирито, под звон колоколов к вечерне, земляки оскорбленной этого не стерпели. Француза убил муж обесчещенной женщины; далее вспыхнул бунт, который обернулся бойней, – к утру погибли 2000 французов.

Мятеж распространялся со скоростью лесного пожара. 30 августа король Педро с войском высадился в Трапани и через три дня был в Палермо. Формальная коронация, на которую он рассчитывал, оказалась невозможной: архиепископ Палермо скончался, а проанжуйски настроенный архиепископ Монреале благоразумно скрылся. Педро пришлось довольствоваться простым объявлением. Он публично признал свой новый титул и пообещал соблюдать права и свободы своих новых подданных, а затем позвал всех дееспособных мужчин Палермо и окрестностей идти на Мессину, остававшуюся под французами. Как сообщают хронисты, этот клич был встречен с энтузиазмом. Для всех добрых жителей Палермо, которые одинаково презирали мессинцев и французов, открывшаяся возможность была слишком хороша для того, чтобы ею не воспользоваться.