Между тем область Реньо поделили пополам, и, поскольку Карл решительно отвергал все требования отказаться от титула короля Сицилии, родилась так называемая легенда о двух Сицилиях. Карл правил из Неаполя, Педро правил из Палермо, и каждый был твердо намерен изгнать другого и воссоединить страну. Но дни славы Карла миновали. Его империя была построена на песке и скоро утратила статус мировой державы. Уже не могло быть и речи о походе на Константинополь. 7 января 1285 года Карл умер в Фодже. На протяжении двадцати лет он господствовал в Средиземноморье, одержимый в равной степени ненасытным честолюбием и сжигавшей его изнутри энергией, которая не давала ему покоя. Он был по-настоящему набожным человеком, но эта набожность не научила его смирению, ибо он всегда считал себя избранным и инструментом Бога. Она также не наделила его человеколюбием, ибо он верил, что французы являются высшим народом, и не предпринимал попыток понять мысли и своих подданных из числа других народов; поэтому он последовательно недооценивал своих врагов, в частности Арагонский дом. Наконец, в нем не было сострадания: решение о казни шестнадцатилетнего Конрадина потрясло всю Европу, и в этой смерти Карла обвиняли до конца его дней. В некоторых случаях им восхищались, но никогда не любили.
Возможно, его самой крупнейшей ошибкой стало пренебрежение к Сицилии и сицилийцам. Те раздражали его долгим и упорным сопротивлением в начале правления; когда восстание было подавлено, остров стал вызывать у него скуку. Бедные и потому неспособные приносить прибыль островитяне были вдобавок «презренной смесью» с точки зрения расовой чистоты, постыдной помесью латинян, греков и арабов; Карл считал, что к такому народу не следует относиться серьезно. Вот почему он ни разу не удостоил остров полноценным визитом. И наверняка несказанно бы удивился, сообщи ему кто-нибудь, что именно сицилийцы – с незначительной помощью друзей – обрушат в конце концов его власть.
Если наследник престола к моменту кончины предыдущего правителя сидит под стражей, вряд ли его правление будет успешным. Наследником Карла был его сын, князь Салернский, который принял имя Карла II и получил прозвище «Хромой» (Le Boiteux). Его захватил в плен арагонский флотоводец Рохер из Лаурии в 1284 году, и, когда умер его отец, он по-прежнему находился в заточении. Между тем война отнюдь не закончилась; наоборот, она продолжилась и в следующем столетии. Короли Франции – племянник Карла Анжуйского Филипп III Смелый и его сын и преемник Филипп IV Красивый, приходившиеся, соответственно, мужем и сыном сестре Педро Арагонского Изабелле, – не складывали оружия по соображениям семейной чести и пытались вернуть Сицилию.
Папскому престолу тоже следовало помнить о своем авторитете, ведь Сицилию и область Реньо Карлу Анжуйскому вручил не кто иной, как папа Урбан. Именно поэтому сразу после Сицилийской вечерни папа Мартин IV – снова француз – отлучил Педро от церкви и наложил на остров интердикт. Вскоре после того он сделал следующий шаг – объявил Педро низложенным и лишил того всех владений, которые теоретически отошли младшему сыну короля Филиппа, графу Валуа. Сицилийцы, со своей стороны, вполне охотно согласились, как кажется, на испанское владычество. Их восстание было направлено не против иностранной оккупации как таковой, а лишь против Карла, который узурпировал трон, облагал местное население налогами без всякой пощады и относился к островитянам как к гражданам второго сорта на их собственном острове. Жена Педро, Констанция Гогенштауфен, была вдобавок их законной королевой. А далекий правитель где-то за Средиземным морем, несомненно, был предпочтительнее того, кто стоял буквально, как говорится, на пороге дома.
Невзгоды, увы, оказались суровее, чем представлялось сначала. Папский интердикт действовал целое столетие (пусть его в значительной степени игнорировали, а потому этот указ, вероятно, причинил больше вреда репутации пап, чем самим сицилийцам), а в последующие четыреста лет остров очутился в политическом союзе не с Апеннинским, а с Иберийским полуостровом. Культурная и интеллектуальная жизнь Сицилии изрядно пострадала, потому что островитян отрезали от университета Неаполя, тем более важного для них, поскольку на острове не было собственного учебного заведения подобного типа. С экономической точки зрения дела тоже обстояли не слишком благополучно: Мессина и, в меньшей мере, Палермо лишились коммерческих контактов с итальянскими портами.
А впереди ожидало новое, куда более жестокое разочарование. В Италии как раз наступала эпоха Возрождения. Данте родился в 1265 году, Джотто – два года спустя. Следующие три столетия зафиксировали «взрыв национального гения», равного которому мир еще не видывал. Останься Сицилия итальянской, она могла бы разделить все эти достижения, могла бы даже внести собственный значимый вклад. Вместо того она стала испанской и потому во всех областях, кроме архитектуры, итальянское Возрождение прошло фактически мимо острова.