История Смутного времени в России в начале XVII века

Неприязненное расположение москвитян смутило самого гетмана. Отпустив запорожцев за несколько времени перед тем обратно в Украйну, он имел при себе только иноземцев, отставших от Делагарди, и до шести тысяч поляков. С сим малочисленным войском ему казалось ненадежным поселиться посреди многолюдного города, в коем недоброжелатели поляков очевидно превышали числом их приверженцев. Останавливаясь на средней мере, соображенной с двоякой целью не раздражать напрасно московской черни и обезопасить польское войско от внезапного народного восстания, он предложил боярам позволить ему занять четырьмя тысячами тремя сотнями человек Девичий монастырь и близлежащие подгородные слободы. Хотя предложение сие не очень нравилось боярам, находившим более обеспечения для себя в помещении поляков в самом городе, однако ж они изъявили согласие; но патриарх сильно воспротивился²⁶³. Он возражал, что неприлично оставить монахинь в монастыре, ни высылать их оттуда. Вообще ему казалось опасным и противным достоинству Российского государства самую столицу подвергать своекорыстному покровительству поляков, в особенности когда прямые намерения Сигизмунда еще достаточно не объяснились. Многие дворяне и служивые люди, призванные святителем, разделяли его благоразумную недоверчивость к полякам и уговорились с ним требовать, чтобы Жолкевский, во исполнение принятого им обязательства, шел немедленно в Калугу на искоренение самозванца. Но князь Мстиславский и прочие бояре сильно восставали против сего, представляя, что без помощи поляков трудно будет удержать в повиновении московскую чернь, возмущаемую приверженцами Лжедимитрия. Иван Никитич Романов даже сказал патриарху, что если гетман отойдет от Москвы, то им всем боярам придется следовать за ним для спасения голов своих, что затем, вероятно, столица подпадет под власть Калужского вора и что Отечество признает его, святителя, виновником всего зла и разорения, от того произойти могущих. Сколь ни тверд был Гермоген, но поколебался и не отважился принять на себя важную ответственность, коей подвергали его главнейшие сановники государства. В довершение убеждения патриарха ему сообщили строгий устав, начертанный гетманом для предупреждения бесчиний и для наказания неистовств, к коим польские жолнеры имели обычную наклонность. Успокоенный насчет безопасности москвитян, патриарх не противился более сильному желанию бояр впустить поляков в самый город. Гетман, со своей стороны, также в угодность боярам, отказался от намерения своего ограничиться занятием Девичьего монастыря и пригородных слобод.

Опасались еще московской черни, уже грозно изъявившей свою готовность не допускать в недра столицы закоренелых врагов России. С общего совета положили воспользоваться ночным временем, чтобы скрытно ввести назначаемых в Москву восемьсот пеших иноземцев и триста поляков.

В ночь с двадцатого на двадцать первое сентября войско сие вступило в город тихо и как бы украдкой. Гетман и Гонсевский с пехотой расположились в Кремле, где сам Жолкевский занял бывший дом Бориса Годунова. Полк Зборовского поместился в Китае, в соседстве с Кремлем на Посольском дворе и по близлежащим домам, а полк Казановского в Белом городе против Кремлевских ворот на дворах князей Дмитрия и Ивана Шуйских. Из предосторожности каждый полк стоял в совокупности и не в дальнем расстоянии один от другого.

Пробудившиеся от сна москвитяне изумились, увидев себя преданными во власть ненавистных ляхов. Чернь, покоряясь необходимости, безмолвствовала; но в сердцах кипело живое чувство негодования на бояр и омерзения к чужеземному игу.

Из остального своего войска гетман ввел четыре роты полка Гонсевского в Девичий монастырь, а свой полк и полк Струса отправил в Можайск, Борисов и Верею для охраны сообщений своих с королем. К сим двумя полкам бояре присовокупили русский отряд под начальством князя Воротынского.

С гетманом под Москвой находились две тысячи пятьсот делагардиевых иноземцев. На службу их можно было полагаться только в таком случае, когда бы им исправно платилось жалованье, но Жолкевский весьма нуждался в деньгах и потому решил оставить при себе только восемьсот человек пехоты, которых с собой ввел в Кремль, и сто пятьдесят человек конницы. Всех же прочих отпустил обратно в их землю, удовлетворив их за прослуженную четверть года из царской казны, на что бояре тем охотнее согласились, что им весьма приятно было удаление сих немцев, много докучавших им своим своевольством, когда находились на царской службе.

Жолкевский прилагал тщательное старание о сохранении общего спокойствия, удерживая в должном порядке буйных своих подчиненных. Для отвращения всякого пристрастия разбор распрей, кои могли возникнуть, был предоставлен судьям, избранным в равном числе из русских и поляков. Продовольствие поляков даже не касалось москвитян: сия тягость была возложена на замосковные города и волости, которые были расписаны по разным польским ротам; каждая из них должна была получать содержание от приписанного к ней участка.