Вечером двадцать четвертого польские батареи открыли в обеих круглых башнях довольно значительные проломы, которые, впрочем, осажденные немедленно крепко заколотили деревом. Но Потоцкий, полагая, что нетрудно будет выбить заделку, стал готовиться к новому приступу. На следующий день он отрядил к проломам несколько сотен немцев и венгерцев и тысячу казаков, в подкрепление коим сам повел большое число из рыцарства вызвавшихся охотников. Перед началом приступа поляки пытались еще уговорить осажденных к сдаче. Лев Сапега, канцлер Литовский, и Крицкий, подканцлер коронный, подъезжали к стенам, вызывая на переговоры смоленских воевод, но Шеин не иначе соглашался приступить к оным, как с предварительным условием, чтобы прекратилась стрельба по городу и чтобы стоявшее уже под ружьем польское войско возвратилось в свой лагерь. Поляки на сие не соглашались; к тому же находившаяся в охотниках пылкая шляхта, уже соскучившаяся продолжительной осадой, хотела кончить дело одним разом и начинала бунтовать, требуя приступа. Потоцкий, не удерживая более их стремления, приказал изготовленному войску двинуться к стенам. Но в сие самое время, вовсе неожиданно, малая туча разразилась проливным дождем, воспрепятствовавшим действию орудий. Через два часа дождь перестал, однако ж земля сделалась столь скользкой, что поляки почли неудобным нападать и распустили войско.
Между тем под Смоленском получено было донесение Жолкевского о сношениях его с московскими боярами по предмету избрания Владислава. Все предвещало близкий успех сих переговоров. Известие сие воспламенило новым жаром Потоцкого, питавшего зависть к гетману. Он решился во что бы то ни стало сорвать Смоленск. Желая, однако ж, увериться в готовности войска к чрезвычайным усилиям, он девятого августа, созвав всех ротмистров на коло, представил им, что королевскому войску стыдно отстать в подвигах от сослуживцев гетмана и что только взятием Смоленска открытой силой они могут соперничать с ними в славе. Кроме некоторых ротмистров дворцовых хоругвей, представлявших малонадежность предприятия, все прочие письменно обязались вести роты свои на приступ.
На другой день войско выступило из лагеря, но, когда пришло приказание спешиться, чтоб идти в шанцы и оттуда на приступ, товарищи одиннадцати рот взбунтовались и отказались слезать с лошадей под предлогом, что без предварительного их согласия нельзя употреблять их на службу, для конницы необязательную. Увещания ротмистров и посланных к ним Потоцким Дорогостайского, маршала Литовского, Скумина, писаря Литовского, и Горского, подсудка Каменецкого, остались безуспешными. Тогда сам Потоцкий принужден был ездить с сенаторами из роты в роту и королевским именем убедительнейше умолять непослушных не посрамить чести польского оружия. Наконец, своенравие упорствующей шляхты уступило место уважению к объявляемой королевской воле. Все спешились и пошли к шанцам. Но, так как удобное к нападению время уже истекло, и осажденные, имея несколько часов перед собой собранное войско, могли изготовиться к сильному отпору, приступ был отложен до следующего дня. Однако ж, дабы иметь все войско под рукой, польские роты не были отпущены в лагерь, а оставлены на ночлег в шанцах. Ночью назначаемые к нападению отряды были снабжены лестницами, кулями, набитыми мхом, и другими к облегчению их действий нужными орудиями.
Одиннадцатого числа, до рассвета, осаждающие высыпали из шанцев и с большим остервенением приступили к стенам. С обеих сторон сражались мужественно. Не только немецкая и венгерская пехота действовала с обычной ей храбростью, но даже сами запорожцы, под предводительством атамана своего Каленика, дошли до четырехугольной башни и дерзко силились ворваться в оную. Смоляне защищались отчаянно, осыпали нападающих картечью, пулями, каменьем и ослепляющим песком. Немцы, венгерцы и казаки, утомленные тщетными усилиями, наконец отступили. Не более посчастливилось и полякам. Напрасно Струс, староста Хмельницкий, приступал с гусарами к ограде в другом месте, где нашел перед стеной глубокий и широкий ров. Гусары двукратно пытались перебраться через сие вовсе для них неожиданное препятствие, но ширина рва остановила их стремление, и они также принуждены были отказаться от своего предприятия.
Отбитый приступ сей причинил полякам более урона, чем оба прежние. По собственному их показанию они потеряли сто семьдесят два человека убитыми и шестьсот сорок пять ранеными. Упадший духом Потоцкий не успел возобновить предприятия, столько раз оказавшегося неудачным. Однако ж осадные орудия оставлены были в новых шанцах, хотя по отдаленности их от королевского лагеря и по малочисленности наряжаемого к ним прикрытия они подвергались опасности попасть в руки осажденных. Но, к счастью поляков, Шеин не позволял себе делать никаких вылазок, сберегая воинов своих, коих и без того уже страшно истребляла усилившаяся язва.