Пан воевода, в качестве гетмана, отправил свежую стражу из лагеря, дабы стереглись до рассвета. На другой день, призвав в помощь Господа Бога и затрубив тихо под сурдиною, войско выступило из лагеря. Москва укрепилась и стояла охорашиваясь и гарцуя. Басманов не переставал делать частые вылазки из замка, стреляя в наших. Потому наши отрядили несколько сотен казаков, приказав им удерживать его. Несколько раз казаки по пятам его врубливались в самый замок. Наступил вечер: сражение не было дано, потому что время прошло в переговорах царевича с москвою.
На другой день, когда переговоры не имели успеха, войско московское, весьма многочисленное, подступило к самому лагерю. Наши, будучи готовы, вышли из лагеря в порядке. Устроили войско как умели лучше и потом велели вступить в сражение роте пана Неборского, состоящей из 200 лошадей. Неборский дрался хорошо, но был опрокинут москвою. Отведя роту, он скоро опять возвратился на бой и поскакал с двумя ротами с Крушиною и Былинским. В то же время Дворжицкий так мужественно наступил с своею пятигорскою ротою, что почти успел привесть москву в замешательство. Потом бросились на неприятеля две роты гусарские, пана старосты Саноцкого и пана Фредро. Третья пана Щуки хорошо поддерживала. Наконец сразилась и четвертая царская рота, из 200 лошадей состоящая, и много пособила, ибо тот час же большое московское войско начало отступать. Были, однако ж, еще запасные роты, которые не сражались, ибо не было в том надобности. Несколько тысяч стрельцов Борисовых были так укрыты в долу, что не скоро наши открыли их. Польская пехота наша наступила на них и с помощью Божьею всех их разбила. Таким образом, при помощи Божьей, мы отстояли поле и одержали победу. Войско Борисово отступило от нас за две мили и поделало засеки и прокопы в лесу. Наши чуть-чуть не взяли богатую хоругвь главного московского войска.
На другой день, по христианскому обычаю, погребали тела убитых москалей. Три огромные могилы вырыты были на поле сражения, и там схоронено до 6000 трупов.
Царь, проезжая между мертвыми телами и видя столь много своих земляков убитых, очень сожалел и плакал. Поляков же убитых, из значительных, было не более 20, и они похоронены с великою честью при церкви, бывшей посреди лагеря; других же простых людей наших погибло до 100, и их похоронили возле москалей, в малой могиле. Между мертвыми найден Мстиславский, весьма изрубленный.
После первого сражения рыцарство наше размыслило, что претерпевают недостаток, как сами, так и челядь их. Иных же, кажется, приводил к смятению страх ожидаемой большей опасности. Все стали требовать от царя денег, говоря, что если не получат оных, то тотчас же уедут в Польшу. Царевич убедительно просил, дабы обождали и не отказывались довершить победы над сильно расстроенным неприятелем. Рыцарство ничего не слушало и отвечало, что все возвратятся в Польшу, если не получат денег. Царевич, видя, что дело плохо, не знал, на что решиться, не имея, кажется, достаточно денег, чтобы всех удовлетворить. Тогда товарищи 3-й роты пана Фредро стали тайно говорить царю:
Пан воевода, который находился тогда в болезненном состоянии, объявил, что дела его требуют присутствия его на сейме, и вследствие сего он оставил лагерь царевича, а с ним и большая часть рыцарства. Царевич был очень огорчен претерпленными им от рыцарства разными неприятностями. У него отняли было и хоругвь его и сорвали даже с него соболью шубу, которую потом, однако ж, москва выкупила за 300 злотых. Многие ругали его, и один поляк сказал:
Отправившееся с паном воеводою войско испытало великие бедствия: холод и голод, как сами люди, так и лошади их. И потому между ими один на другого слагал вину отъезда. В самом деле им довелось переносить более трудов, чем оставшимся при царевиче людям.
После отъезда пана воеводы и отправившегося с ним рыцарства пришло 12 000 казаков запорожских, коим царевич давно послал хоругвь. Они имели при себе более десяти малых пушек. Царевич принял их с радостью, полагаясь много на их мужество, ибо войско было значительное.