9. У Сайласа Дина не было еще новобранцев такого ранга, и он так обрадовался, что пообещал юноше звание генерал-майора. Герцог Айенский, прослышав о намерениях зятя, страшно рассердился. С другой стороны, французское правительство, желая сохранить видимость нейтралитета, не могло допустить, чтобы на службу к повстанцам отправились сразу три представителя столь высокородных семейств. Ноай и Сегюр подчинились. Лафайет тайно купил корабль «Виктуар», бежал в Бордо, оттуда в Испанию с другими офицерами и велел капитану держать курс на Северную Америку. Своей жене, ожидавшей ребенка, он оставил письмо: «Я надеюсь, что из любви ко мне Вы станете доброй американкой». Через пятьдесят четыре дня морского путешествия, в июне 1777 года, он ступил на берег в Джорджтауне, Северная Каролина. Оттуда он направился в Филадельфию, где после долгого ожидания на улице вместе с товарищами перед Индепенденс-холлом он был холодно принят членом конгресса, который назвал их всех авантюристами. «Мы ни о чем вас не просили». Слышать это было так обидно, что несколько французских офицеров решили вернуться во Францию. Лафайет тем временем пишет в конгресс: «После всех жертв, принесенных мною, я считаю себя вправе просить о следующем: разрешить мне служить в Вашей армии, во-первых, на мой собственный счет и, во-вторых, в качестве простого волонтера». Письмо было написано гордым тоном; кроме того, конгресс только что получил письмо Франклина, где тот рекомендовал хорошо обращаться с этими молодыми людьми, чье влияние могло оказаться полезным. Вскоре маркиз де Лафайет был назначен начальником штаба армии Соединенных Штатов. Ему не было и двадцати лет.
Встреча Вашингтона с Лафайетом 3 августа 1777 года. Литография. 1876
10. Он присоединился к Вашингтону в тот самый момент, когда Хау шел маршем на Филадельфию, принял участие в сомнительной и сумбурной битве у реки Брендивайн, где прекрасно проявил себя и был ранен. Когда, потеряв Филадельфию, Вашингтон стал на зимние квартиры в местечке Вэлли-Фордж, неподалеку от Филадельфии, Лафайет последовал за ним. Вашингтон сразу привязался к молодому французу и принял его как родного. Они прекрасно понимали друг друга. Оба не блистали остроумием, и эта робость стала еще одним связующим звеном между ними. Оба отличались прекрасными манерами, оба знали, что такое честь. Иностранцы, которые до Лафайета поступали в американскую армию, все в ней критиковали, чем раздражали офицеров. Лафайет же, когда ему показали солдат в лохмотьях и спросили, что он об этом думает, ответил: «Я здесь для того, чтобы учиться, а не учить». Его позиция получила всеобщее одобрение, тем более что армия находилась тогда в самом жалком состоянии. Та зима в Вэлли-Фордж была ужасной. У многих солдат не было обуви, и они оставляли на дорогах кровавые следы. Часто не хватало хлеба. Курс континентального доллара был так низок, что для оплаты вагона провизии требовался вагон банкнот. Многие солдаты дезертировали, из тех, кто оставался, многие были раздеты. В некоторых полках не насчитывалось и трех десятков человек, бывали роты, состоявшие из одного капрала. Добавьте сюда политические распри, интриги генералов, мошенничество интендантов. Бывало, что даже терпеливый Вашингтон приходил в отчаяние от указаний кабинетных стратегов, упрекавших его в бездействии и требовавших немедленного начала боевых действий. Сам Адамс, сделавший его главнокомандующим, теперь критиковал его и как-то после ужина воскликнул: «Вот мой тост: за короткую и беспощадную войну!» Вашингтон защищался с большим достоинством: «Этим джентльменам я могу ответить, что гораздо проще, сидя у камелька в уютной комнате, давать указания сражающимся, чем в холод удерживать высоту и спать на снегу…» Случалось, что он начинал сомневаться в победе, больше по моральным причинам, чем по военным: «В то время, когда так нужно было бы единение, умами правят недоверие и зависть, а политические страсти одерживают верх. Это наводит на грустные мысли и не предвещает ничего хорошего…» Но он тут же снова брал себя в руки. «Мы не должны отчаиваться, — говорил он, — мы уже оказывались в трудном положении, но оно потом улучшилось. Это может повториться снова. Если на нашем пути встретятся новые трудности, сделаем усилие и будем трудиться соразмерно требованиям времени».
Джуниус Брутус Стирнс. Вашингтон и Лафайет в битве при Брендивайне. XIX век