2. В Англии все осуждали Хау за бездействие. «Любой другой побил бы генерала Вашингтона, только не генерал Хау, — говорили люди. — Любой другой побил бы генерала Хау, только не генерал Вашингтон». Наконец Лондон отозвал Хау, и его сменил сэр Генри Клинтон. Филадельфийские тори устроили Хау на прощание трогательный праздник. Там был турнир с участием офицеров, переодетых турками, триумфальная арка с венчающей ее статуей Славы, старинные и народные танцы. «Война в кружевах». Сэр Генри Клинтон был не так падок на прелести филадельфийской жизни, как сэр Уильям Хау. Он решил вернуть армию и флот обратно в Нью-Йорк. На этот раз армия двигалась по суше, через Нью-Джерси. Вашингтон, который, казалось, не придерживался никакой стратегии, стал преследовать англичан и атаковал армию Клинтона в Монмуте, но безрезультатно. Клинтону удалось вернуться в Нью-Йорк с одиннадцатью тысячами человек, а Вашингтон разместил свой главный штаб в Уэст-Пойнте, в долине реки Гудзон. Оттуда в ожидании прибытия новых союзников он мог наблюдать за Клинтоном.
3. Командующий первым французским флотом граф д’Эстен сделал карьеру в армии, а адмиралом стал совсем недавно. Это был человек «прекрасный по замыслу, но неважный по исполнению. Метил высоко, да летал низко». Данные ему инструкции были туманны: ему следовало «совершить нечто на благо американцев, что прославило бы армию его величества», и отправиться на зимовку на Антильские острова. Но что именно совершить? Совместными усилиями с американским генералом Салливаном он попытался взять Ньюпорт. Дело закончилось полным провалом, и, как это часто бывает у незадачливых союзников, французы обвиняли в неудаче американцев, а американцы — французов. Лоялистская «пятая колонна» поговаривала, что французы явились в Америку, чтобы построить там новую Бастилию, что они запретят преподавание английского языка, что Сэмюэла Адамса вынудили отречься от протестантской веры, что в Бостон прибыл корабль, доверху нагруженный облатками для католического причастия и облачением для священников, и другие глупости, которыми, как водится, с наслаждением делились между собой разные дураки. Лафайет, радуясь прибытию соотечественников, пытался сгладить конфликты, но у него было очень непростое положение. Для французских военных он был младшим чином и дезертиром, для американцев — генералом и героем. «Вам должно быть забавно, — робко делился он с д’Эстеном, — что я тут стал этаким генералом. Признаюсь, мне и самому смешно». Клинтон после долгих колебаний решил отправиться воевать на Юг. После истории с Бергойном Север наводил на него страх; он знал, что Новая Англия настроена враждебно. Напротив, беженцы-тори, прибывшие в Нью-Йорк с Юга, утверждали, что обе Каролины и Джорджия только и ждут прихода англичан, чтобы восстать против конгресса. Но беженцы путали собственные обиды с чувствами, царившими в их родных провинциях. На деле же англичане, несмотря на блестящую победу Корнуоллиса над Гейтсом при Кэмдене, так и не смогли усмирить Юг, где патриоты вели против них настоящую партизанскую войну. Д’Эстен уже давно ушел на Антильские острова. Победа и мир казались дальше, чем когда-либо прежде.