5. Их манеры и облик были столь же различны, как их доктрины. Невысокого роста, стройный и элегантный Гамильтон носил белые шелковые чулки и изредка кружевное жабо. Он припудривал свои рыжеватые волосы и завязывал их сзади на французский манер. Взгляд его красивых фиалковых глаз был твердым и в то же время притягательным. С детства он зачитывался Плутархом и мечтал о военной славе. После революции и его наружность, и его интонации выдавали в нем солдата. Вашингтон сделал из него «перо армии»; сам Гамильтон предпочел бы быть ее мечом. За его обликом повесы скрывался неутомимый труженик, обрекший себя на монашескую жизнь. Его упорство, сила духа и благородство должны были превратить его в лидера, но высокомерие сослужило ему плохую службу. Он неприятно поражал людей уверенностью в собственном превосходстве. Ему не хватало понимания атмосферы бостонских town-meeting (городских собраний). «Американский мир не для меня», — говорил он, но и сам он не был создан для американского мира. Джефферсон, напротив, был небрежен в одежде и неуклюж. Он избегал смотреть в глаза собеседнику; от робости — уверяли друзья, от скрытности — возражали враги. На первый взгляд, он казался скорее благожелательным, чем воинственным. Но ему были присущи и сильные страсти. И хотя по матери (Рэндольф) он принадлежал к виргинской аристократии, свои политические идеалы он унаследовал от отца, первопроходца и фермера. Подростком он наблюдал, как друзья отца осваивают землю в Западной Виргинии, защищают ее от индейцев, создают самоуправление. Именно в годы учебы он приобщился к демократии. На противников Гамильтон смотрел свысока, Джефферсон же настолько уважал своих, что у себя в Монтичелло даже водрузил на каминную полку бюст Александра Гамильтона. Гамильтон не шел на уступки и твердо следовал проложенному им курсу, не обращая внимания на встречный ветер и приливы; Джефферсон во время шторма спускал паруса, стараясь спасти корабль. Гамильтон точно рассчитывал свои действия, стараясь сплотить вокруг себя группу единомышленников; Джефферсон терпеливо формировал свою партию, льстя одним, расхваливая других, писал тысячи писем и в каждой американской общине пытался привлечь к себе людей, которые могли бы оказаться ему полезными. Словом, Гамильтон был доктринером, а Джефферсон — политиком.
Джон Трамбулл. Портрет Томаса Джефферсона. 1788
Эдмунд Рэндольф. Первый государственный секретарь США. Литография. 1904
Джеймс Мэдисон, автор Билля о правах. Гравюра XIX века
6. Пока Джефферсон находился во Франции, Мэдисон представлял его в конгрессе. В ответ на сожаление Джефферсона об отсутствии в Конституции Декларации прав Мэдисон выдвинул на голосование на Первом конгрессе с последующей ратификацией штатами серию поправок, представлявших собой наиболее полную гарантию свобод человеку, когда-либо предоставляемых обществом. Американский Bill of Rights (Билль о правах) был гораздо обширнее английского, обеспечивал религиозную терпимость, запрещая конгрессу принимать законы, отдающие предпочтение какой-либо религии или не разрешающие ее свободное исповедание. Таким образом, религиозные убеждения становились личным делом человека и никого больше не касались. Были гарантированы свобода мысли, свобода прессы, свобода собраний, а также право людей хранить и носить оружие. Этот прекрасный текст был не менее важен, чем и сама Конституция, и представлял собой наиболее эффективную защиту от любой тирании. Позже Judiciary Act (Закон о суде) разработал федеральную судебную систему. Все были единодушны относительно необходимости создания Верховного суда, но многие считали, что вполне достаточно, чтобы ступенью ниже стояли суды штатов. Другие полагали, что этим судам, неизбежно связанным с местными интересами, нельзя доверять беспристрастное рассмотрение дел, где требуется применение федеральных законов. Поэтому было решено создать федеральные суды.