История социологической мысли. Том 1

Этот «атомизм» Макса Вебера, так же как аналогичный индивидуализм Зиммеля, однако, принципиально отличался от традиционных номиналистических концепций. Прежде всего, автор «Хозяйства и общества» не приписывал индивидам как таковым никаких свойств, на основе которых можно было бы априори судить о социальной действительности. Социальное действие индивида ex definitione сориентировано на других людей и в своем течении детерминировано не только или даже не в основном его индивидуальными чертами – какой-то его врожденной «натурой», – а также, или даже в первую очередь, присутствием тех других, реакцию которых оно должно вызвать или на действия которых является ответом.

Примечательно, что интерес Вебера к психологии был крайне незначителен, это лучше всего видно при сравнении его теории социальных действий с аналогичной во многих отношениях теорией Парето (см. раздел 10). Индивид, по Веберу, лишен любых значимых для социологии черт до тех пор, пока его рассматривают вне культурно-исторического контекста взаимовлияний. Мы не знаем других людей, кроме Kulturmenschen[1185]. По этой причине Вебера можно назвать не только антисоциологистом, но антипсихологистом. Это подтверждают и его диатрибы против психологизма[1186], ясно показывающие, что для своей социологии он не ожидал поддержки со стороны психологии.

Как представляется, это также объясняет то, почему Вебер отнесся критически к предложенному Дильтеем методу понимания. Правда, была, вероятно, причина поважнее. Не следует полагать, что индивиды, о которых ведет речь в своей социологии Вебер, – это конкретные индивиды из плоти и крови. Хотя ученый и занимался исторической социологией, ее герои напоминают скорее индивидов, которых мы встречаем в рассуждениях теоретиков экономики, где в расчет принимается не столько индивидуум, сколько роль: производителя, потребителя, предпринимателя, наемного работника и т. д. Если речь идет о мотивах, то здесь важны не столько реальные мотивы конкретных индивидов, сколько гипотетические мотивы тех или иных их категорий, например адептов Кальвина в ранней фазе развития капитализма – мы приводим здесь самый известный пример. Психология для этого не была нужна, нужно же было, как мы увидим, представление о том, что было бы, если бы действие этих индивидов было рациональным действием.

О каком же понимании в таком случае идет речь в социологии Вебера, названной социологом понимающей? Автор «Хозяйства и общества» писал о двух типах понимания: первый – это актуальное понимание (actuelles Verstehen), второй – это понимание объясняющее (klärendes Verstehen)[1187]. О первом можно, наверное, сказать, что оно имеет много общего с психологическим пониманием Дильтея, поскольку речь идет о ситуациях, в которых мы в состоянии понять значение действий других людей в силу своего рода очевидности: просто наблюдая чье-то действие, мы знаем, что оно означает, не проводя никаких сложных интеллектуальных операций. Таким образом мы понимаем человеческую мимику, условные жесты, математические операции и т. д. Такое понимание требует, конечно, определенных знаний, но является относительно простым актом, и Вебер не посвящает ему много внимания. Вряд ли этот тип понимания он имел в виду, назвав свою социологию понимающей. Непосредственным пониманием пользуется, в конце концов, каждый человек.

Для Вебера несравнимо важнее было понимание второго типа, в этом случае значение имело не то, что все так или иначе делают, а то, что только предстояло применить в социальных науках. Объясняющее понимание должно было стать высшей ступенью познания человеческих действий, делающей возможным ответ не только на вопрос «что?», но и на вопрос «почему?». Оно должно было способствовать познанию не только значения человеческого действия, но и его причин, то есть мотивов. Момент этот важен не только для прояснения того, как Вебер представлял себе понимание, но и потому, что в этом представлении проявилась его концепция научного познания как причинного объяснения, что в манифестирующих свое отличие от естествознания гуманитарных науках вовсе не было очевидно, поскольку причинность нередко путали с закономерностью, отвергая понятие причины наравне с понятием закона.