История социологической мысли. Том 2

Существующее положение дел невозможно охарактеризовать так, как мы это делали в предыдущей главе, показав главное течение и большее или меньшее число диссидентов. Перспективы достигнуть в социологии «теоретического монизма» отодвинулись, похоже, еще дальше, а ее «полипарадигмальность» сегодня более чем когда-либо бросается в глаза, хотя, как нам известно, этой дисциплине всегда был свойственен «теоретический плюрализм»[999]. Более того, ослабевает тенденция рассматривать ее, несмотря ни на что, как реальное единство, а не просто как конгломерат «школ» и специализаций, представители которых не обязаны быть заинтересованы в перспективе грядущего объединения в рамках одного великого синтеза. Стала отмечаться скорее полная несоизмеримость разных социальных теорий, чем их частичные совпадения, дающие надежду на конвергенцию и будущее единство.

Похоже на то, что нынешнюю социологию «‹…› можно представить как сборник, состоящий из полностью замкнутых „тотальных“ парадигм, которые отличаются одна от другой не только аналитическими предпосылками, но и своими философскими, идеологическими и политическими концепциями, ограничивающими возможность научной дискуссии об общих проблемах»[1000].

На это, по всей вероятности, повлияло несколько причин.

Во-первых, социология обманула немало надежд, связанных с ее развитием, не достигнув ни теоретической «зрелости», сравнимой с той, что свойственна естественным наукам, ни высокого уровня практической применимости. Не стала она и фактором формирования социального самосознания в той степени, которая удовлетворила бы социологов.

Во-вторых, во второй половине XX века возникло множество явлений, к объяснению которых социология оказалась, бесспорно, не готова, поскольку раньше времени приняла предположение о том, что западные общества достигли весьма высокой степени интеграции и стабильности, а весь остальной мир движется, по сути, в том же направлении, претерпевая универсальный процесс модернизации.

В-третьих, закончилась – и, похоже, бесповоротно – эпоха господства американской социологии, и сейчас во все возрастающей степени мы имеем дело с сосуществованием и/или конкуренцией множества самых разных интеллектуальных и национальных традиций, конвергенция которых отнюдь не намечается, несмотря на «глобализацию» институциональных рамок социологии и активное международное сотрудничество. Американская социология не только утратила большую часть той привлекательности, которую обрела для социологов из других стран в межвоенный период и/или сразу после войны, но и сама все в большей степени подвергается их влиянию, свидетельство чему – увеличивающееся количество переводов и все более «интернациональное» содержание обзоров и антологий современных социологических теорий. Показательно, что теоретики, которых необходимо упомянуть в этой главе, в большинстве своем не являются американцами. Европейская социология возвращает – а возможно, даже уже вернула – утраченные в первой половине XX века позиции[1001].

В-четвертых, социология сейчас, как никогда, открыта влияниям извне, в особенности, пожалуй, влиянию со стороны философии, от которого ее должен был бы избавить поворот социальных наук к эмпирии. Как не без основания писал Джонатан Тернер, «‹…› социальная теория – это сейчас нечто вроде дискуссионного философского общества»[1002]. Впрочем, на этой проблеме стоит задержаться дольше, поскольку, если даже речь идет о «философизации» не всей современной социологии, а лишь некоторых социологических теорий, мы имеем дело с несомненным ренессансом социальной философии, пренебрегать которым историк социологической мысли не вправе. Это свидетельствует о растущей неудовлетворенности тем багажом социального знания, который сумела накопить чисто «научная» социология. Достойна внимания и общая проблема релятивизации междисциплинарных границ, а также формирования областей, не подпадающих ни под одну из ранее существовавших классификаций социальных наук (к примеру, cultural studies, gender studies[1003] и многие другие). Вопрос, что относится к социологии, а что нет, сделался в некотором роде анахронизмом.