Российские власти были вынуждены искать новые формы сотрудничества с исламским духовенством. Им было гарантировано земельные владения и вакуфные земли и легкое их интегрирование в состав российской аристократии. Прагматичная мягкая политика власти позволяла, например, деятельность религиозных структур и использовать это в собственных интересах. В 1784 г. для мусульманской аристократии снова открылся путь вступления в ряды русского дворянства, татарские купцы получили торговые привилегии, которые позволили им включить казахскую степь и Среднюю Азию в сферу русских интересов. Мусульманское духовенство в 1788 г. получило собственное ведомство – «Магометанского духовного собрания», во главе с назначаемым (а не избираемым) сверху муфтием. Таким образом, положение этносов бывшего Казанского ханства существенно изменилось, и они отныне глубоко интегрировались в общество Российского государства.
Но отсутствие своей в этническом отношении территории после распада Золотой Орды препятствовало по-настоящему формированию нации. Мусульманам было запрещено поселяться на берегах рек, а это создало создавать связи между отдельными анклавами с мусульманским населением в Среднем Поволжье. Сформированию значимой национальной бюрократии мешало узаконенное ограничение Екатериной II возможности карьерного роста среди татар. Кроме того, получающим государственное образование мусульманам не разрешалось преподавать в государственной средней и высшей школах, что также ограничивало рост числа госслужащих из их среды. По закону они могли создавать лишь конфессиональные школы –
Отсутствие на территории всего Поволжья мусульманских феодалов и по-настоящему достойного сословия служилого дворянства, а также слабо обеспеченная вакуфная система в религиозных общинах вкупе с малочисленной и малообразованной национальной интеллигенцией – все это вместе взятое препятствовало образованию общенациональной объединяющей силы. Татарские дворяне, как правило, не имели крупных земельных владений и практически полностью соответствовали прозвищу
Первыми заговорили о возрождении традиционных религиозных ценностей и необходимости формирования национального самосознания такие татарские мыслители, как Габдрахим Уты-Имяни и Габдулнаср Курсави. Современное понимание проблем этнической истории татарского народа был поднят также мусульманским богословом и первым татарским идеологом Шигабутдином Марджани. С тех пор идеи Марджани становятся толчком к осознанию себя как нации, а не как раньше – простых носителей исламской религии. Одним из проектов национального строительства в конце XVIII в. был так называемый булгарский проект
Но религия к тому времени начинает утрачивать свою ведущую роль, и национальный компонент становится превалирующей. Так, Марджани пишет о роли этнической составляющей в народном самосознании в своем труде «Кладезь сведений о делах Казани и Булгара» (1885 г.): «Некоторые из наших соплеменников считают пороком называться татарином, избегая этого имени, и заявляют, что мы не татары, а мусульмане. Бедняги! Если ты не татарин и не араб, таджик, ногаец, и не китаец, русский, француз, и не пруссак и немец, так кто же ты?».
Надо сказать, проблема идентичности волго-уральских татар и закрепления общенационального этнонима «татар» остается до настоящего времени дискуссионной. В. А. Тишков в своем труде «Татары» отмечает о существовании среди ученых мнений о том, что татарская национальная идентичность в массовой форме – это продукт советского времени, а вплоть до 1920-х гг. для большинства мусульман Волго-Уральского региона была характерна булгарская идентичность. И что булгарская идентичность среди мусульман Поволжья была «насажена» с целью объединения исламской общности региона в середине XVIII в. мусульманским духовенством.