Хотя Алексей III сознательно ограничил привилегии, полученные трапезундской митрополией в 1260 г., и он, и тем более его преемник Мануил III (1390–1417) добивались назначения угодных им кандидатов на архиерейские кафедры. Как уже отмечалось, по просьбе Мануила патриарх Матфей разрешил в 1400 г. избрать в Трапезунде митрополита Алании. Вместе с тем патриарх призвал на синод предложенную ему императором кандидатуру иеромонаха Симеона для поставления его митрополитом Трапезундским[1903]
. Видимо, Симеон это сделал и добился одобрения синода: интронизация вернувшегося из Константинополя Симеона в Трапезунде состоялась 14 июля 1402 г.[1904] Назначения трапезундских владык в Константинополе продолжались и позднее, в XV в.[1905]Добрые отношения между вселенским патриархатом и трапезундскими императорами продолжали поддерживаться до падения империи в 1461 г. Константинопольские патриархи обращались к Великим Комнинам с разными посланиями. Григорий III Мамм (1443–1450) писал Иоанну IV о прибавлении, сделанном латинянами в Символе веры, оправдывая решения Флорентийского собора[1906]
. К тому же императору с посланиями обращался и Георгий (Геннадий) Схоларий еще до избрания его патриархом, разбирая ту же проблему исхождения Святого Духа в полемике с латинянами[1907]. Выбор адресата вряд ли был случаен. Трапезундский василевс и местная церковь занимали стойко антиуниатскую позицию, оставаясь влиятельной силой. Вместе с тем именно церковные и светские власти Трапезундской империи сохраняли вплоть до падения империи контроль за кафедрой Алании, последний известный митрополит которой Мелетий скончался в монастыре Св. Саввы в Трапезунде в 1447 г.[1908]В управлении Трапезундской епархии находился ряд епископств-суффраганов, чья каноническая территория нередко выходила за пределы империи. В состав Трапезундской митрополии по спискам времени императора Льва VI (886–912) входило 7 епископств, к концу X в. — 15, а в XIV столетии их число равнялось 18[1909]
.Глава 8.
При Комнинах и Ангелах Черное море оставалось внутренним морем Византии и попытки западноевропейцев проникать в его бассейн носили спорадический характер[1910]
. После IV Крестового похода Венеция утвердилась на Черноморских проливах и, казалось, могла их монопольно контролировать. Тем не менее мы с удивлением отмечаем, что ее проникновение в Черное море было медленным и неинтенсивным. Лишь немногие суда республики заходили в его основные порты, а попыток создать торговые фактории в первой половине XIII в. не было вовсе. В чем причины такого явления? Их, как кажется, три. Во-первых, Венеции в 1204–1207 гг. достался слишком большой домен (вспомним, хотя бы Константинополь, Крит, иные острова Эгеиды, города Южного Пелопоннеса) и на его освоение требовались большие людские и материальные ресурсы Республики св. Марка. Во-вторых, экономической целью Венеции была интеграция конастантинопольского узла, в котором как бы соединялось два торговых региона — Восточносредиземноморский и Черноморский, в систему своих торговых связей. Вся черноморская торговля для Венеции в первой половине XIII в. опосредовалась Константинополем[1911]. В-третьих, гавани и города Причерноморья представляли ограниченный интерес в тот период, ибо основной поток товаров в торговле между Западом и Востоком шел по иным путям — через Багдад, к сиро-палестинским и египетским портам[1912]. Последовавшая вскоре лавина монголо-татарского нашествия, прокатившаяся в 30–40-е гг. XIII в. как по Северу, так и по Югу Причерноморья, на первых порах, до установления так называемой