История царствования императора Александра I и России в его время. т.5. (1871)

Петр Якбвл. Чаадаев, составившій себе некоторую известность в русской литературе, друг Пушкина, получил в доме родной тётки своей, дочери исторіографа князя Щербатова, по тому времени, отличное воспитаніе. Поступив, в 1812 году, из московских студентов, в Семеновскій полк подпрапорщиком, Чаадаев находился в Бородинской битве, был произведен в офицеры, участвовал в боях при Кульме и Лейпциге, стоял в почетном карауле у Императора Александра, в день взятія Парижа, и по окончаніи войны перешел в лейб-гусары. Образованный, стройный, красавец, с пріятным голосом и благородными манерами, Чаадаев ставил все эти преимущества ниже умственных сокровищ науки, обладал поверхностными знаніями по многим предметам, прилежно занимался чтеніем, и уклоняясь от общественных забав, вел строгую жизнь аскета. Быть может, что он, возвышаясь над окружавшею его средою военной молодёжи, имел преувеличенное понятіе о своих способностях; но самые порицатели его сознают, что он вевсе не был заносчив. Служа в лейб-гусарском полку, квартировавшем в Царском Селе, Чаадаев сблизился с геніяльным юношею—Пушкиным, тогда еще лицейским воспитанником. К этому времени относятся стихи семнадцати-летняго поэта к портрету Чаадаева.

Он высшей водею небесъ

Проводить жизнь на службе царской;

Ои в Риме был-бы Брут, в Афинах — Пернклесъ.

У нас — он офнцер l'ycapcKofi.

Незадолго до Семеновскаго происшествія, Чаадаев имел счастіе оказать Пушкину услугу, которую наш великій поэт помнил до смерти. Молодой тогда еще очень Пушкин написал стихи: „на свободу", которыя, ходя по рукам, обратили на него вниманіе полиціи. Не довольствуясь тем, ветреный юноша позволял себе выходки, совершенно чуждыя его благородной душе. Так наприм. в театре, он вынимал из кармана портрет Лувеля и показывал его своим соседям. За эти проказы, Пушкину грозила ссылка, в коей могли заглохнуть его дарованія — слава русской литературе. Некоторые предлагали отправить его в снежную пустынь Соловецкаго монастыря, и хотя Император Александр вообще был далек от подобной строгости, однакоже намерен был сослать его. Чаадаев, узнав об опасности грозившей Пушкину, поспешил к Карамзину, с трудом успел его видеть, (потому что по утрам Карамзин, занимаясь своею исторіею, никого не принимал), и упросил его съездить к Императрице Маріи Феодоровне и к начальнику Пушкина по службе, графу Каподистріа, и ходатайствовать за нескромнаго поэта. Вместо ссылки, Пушкин был перевбден на службу в Комитет о колонистах южной Россіи, состоявшій в ведомстве министерства иностранных дел и находившійся тогда в Екатеринославе. Другіе приписывают пощаду Пушкина заступничеству бывшаго его начальника, директора лицея Энгельгардта (²¹). Но как-бы ни было, Чаадаев, в этом случае, выказал то душевное благородство, которое было отличительною чертою его характера.

Выбор вестника о прискорбном Семеновском происшествіи пал на Чаадаева, потому что Государь лично знал его и был к нему милоетивъ, что Чаадаев сам прежде служил в Семеновском полку, и наконец, по тому, что он был очевидцем всего дела и мог дать словесно многія объясненія. Все старались сколь возможно смягчить со страхом ожидаемый гнев Государя и надеялись, что это удастся умному, образованному офицеру. К сожаленію, Чаадаев, которому предстояло проехать около двух тысячь верст, в позднюю осень, большею частью по весьма дурным дорогам, не любил подвергать себя лишеніям, неизбежным в курьерской должности. Он отправился в коляске, не понуждая ямщиков нагайкою, что и тогда казалось неприличным человеку, считавшему себя одним из представителей европейской цивилизаціи. Нередко тоже случалось ему останавливаться на пути и терять время на станціях для своего туалета. При всем том, выехав из Петербурга 21 октября, он прибыль в Троппау 80-го, следовательно—делал более двух сот верст в сутки. Трудно решить—справедливо-ли оставшееся в народной памяти, и даже в Исторіи, сказаніе—будтобы князю Меттерниху удалось получить сведеніе о Семеновской исторіи днем ранее, что способствовало хитрому дипломату вовлечь Императора Александра в лабиринт австрійской политики. Но не подвержено сомненію, что венскій кабинета прежде напрасно истощал все свои извороты, чтобы удержать нашего Государя от покровительства законно-свободным учрежденіям, которое Император Франц и министр его считали вредным общественному порядку и правам мовархической власти. Когца-же пришло в Троппау известіе о Семеновском бунте, Меттернах, посетив Императора Александра, внезапно сделал ему намёк, что и сам он не должен слишком разсчитывать на верность своих войскъ и на внутрённее спокойствіе своей Имнеріи. Пораженный таким замечаніем, Александр, вместотого, чтобы, по прежнему, настаивать на охраневіи желаній и польз неаполитанскаго народа, стал заметно поддерживать виды австрійскаго правительства. Чаадаев, принятый Государем не столь благосклонно как ожидал, и отправленный обратно в Петербург на другой день по пріезде в Троппау, подал в отставку и получил ее (²²).