Очевидно, что на венском конгресе порядок веденія дел и самое решеніе важнейших вопросов ь зависели почти исключительно от пяти первостепенных держав: Англіи, Россіи, Австріи, Пруссіи и Франціи. Барон Штейн, не будучи уполномоченным, ни Россіи, ни Пруссіи, явился на конгресе, как доверенное лицо Императора Александра по делам Германіи и как председатель комитета по управленію землями завоеванными оружіем Союзников. Способности, сведенія и твердый, неподкупный характер Штейна давали ему большое вліяніе на решеніе германских вопросов. Император Александр, по прежнему, удостоивал его совер-шенным доверіем, но, вместе с тем, иногда следовал внушеніям близких к нему людей, и в особенности товарища своей юности, князя Черторыскаго. Дальновидный Штейн, разделяя на счет Польши мненія опытнейших русских государственных людей, и в числе их графа Разумовскаго, вскоре по прибытіи Государя в Вену, подал ему Записку, в которой, между прочим. изложил свои мысли по сему предмету следующим образомъ:
„Пусть дадут Полякам принадлежащим Россіи такія политическія учрежденія, которыя обезпечилибы им участіе в самоуправленіи, охранили-бы их от угнетеній, поддержали-бы общественное мненіе и дали-бы пищу их деятельности. Учрежденіе земских облает еых чинов во всякой из польских провинцій послужило-бы к обезпеченію Полякам личной свободы, собственности, участія во внутреннем управленіи, и подало-бы средства к развитію в народе нравственных и умственных силъ.
„Ежели Поляки не получать общей государственной конституціи, то они должны принести эту жертву важнейшим интересам Европы, благодарности Союзникам — освободителям, преступному участію, принятому ими самими в своем расторженіи трех-вековым безначаліем и продажностью своих магнатов, прекратившими политическое существованіе Польши. Пусть вспомнят они слова, сказанныя еще в XVI-м столетіи одним из их величайших Государей, Стефаном Баторіем:
Несколько дней спустя, Император Александр, встретив Штейна, сказал ему : „Вы мне писали о Польше; почему-жевы, изъявляя постоянно либеральныя идеи, предлагаете мне совершенно противное?44— „Мне кажется—отвечал Штейнъ—что каждое соображение должно обсуждаться в отношеніи предмета, к которому предполагается применить его. Опасаюсь, чтобы Польша не сделалась для вас источником непріятностей; ей недостает средняго сословія, охраняющаго во всякой образованной стране понятія, нравы, и имущества; вместо средняго сословія, там видим невежественную буйную шляхту и Жидов; подобный-же недостаток в среднем сословіи затрудняет ваши преобразованія и в Россіи". — „Это правда, отвечал Государь, но в герцогстве варшавском дела идут очень хорошо44.—„Несовсем.... И Наполеон не давал воли Полякамъ44. — „Я тоже сумею держать их в порядке44—сказал Государь (16).
Императору Александру было не безъизвестно, что в Россіи не одобряли возстаноиленія Польши, но он неожидал, чтобы иностранцы, состоявшіе в нашей службе, Поццо ди-Ворго, Каподистріа, Нессельрод, выразили такое-же мненіе. Мы уже видели,
2
что Поццо ди-Борго считал возрожденіе самостоятельной Польши, с особым управлевіем и собственною арміей, несовместным с пользами Россіи и спокойствіем соседственных ей держав. Граф Каподистріа, состоявшій при Чичагове в войну 1812 года и имевшій случай ознакомиться с Польшею и Поляками, на вопрос Государя: „что думает он о возстановленіи их политической самобьттности“, отвечал: „как у Поляков нет средняго сословія, то считаю их неспособными к свободным уставам, и если Государь соизволить ввести такія учрежденія в Польше, то возбудит тем опасенія своих соседей“(17).
Император Александр сознавал справедливость этих мненій, но не последовал им, и хотя опыт изменил многія из его прежних убежденій, однакоже вліяніе князя Чарторыскаго, поддержанное собственным пристрастіем Государя к свободным уставам, заставило его устоять в намереніи—возстановить Польшу.