«Обстоятельства», которые заставили Винниченко действовать осторожнее, нарастали с угрожающей быстротой. В августе Керенский, напуганный призраком контрреволюции, обратился за помощью к большевикам, призывая их «сохранить завоевания революции». Воспользовавшись этой роковой ошибкой главы правительства, большевики усилили по всей стране агитацию за немедленное прекращение войны. Они выступили с требованием передать всю власть Советам солдатских, рабочих и крестьянских депутатов как единственно верным защитникам революции. Большевистская агитация, подпитанная прогрессирующим распадом социального уклада, развернулась и в городах Украины, и Винниченко не мог не понимать, что эфемерные тактические победы Рады — это пустяки по сравнению с сокрушающими победами большевиков и крайне левого крыла социалистов-революционеров (эсеров). Позже, описывая этот горький опыт, он в своей ежедневной газете «Новая Рада» отмечал, что «национальные вопросы в то время не имели того решающего значения, какое желала бы придать им Центральная рада». Он вынужден был даже признать, что народ «ненавидел Раду и ее членов и потешался над ними. Высмеивалось все украинское: песни, школы, газеты, книги. Сын цинично и нагло насмехался над своей матерью». Бывший глава Генерального секретариата продолжал: «У нас не было сильного пролетариата, осознающего свою национальность, потому что, в большинстве своем, в основных крупных городах он был денационализирован и русифицирован». Что касается крестьянства, то Винниченко утверждал: «Мы нашли свою главную опору у крестьян, но не среди бедных, а зажиточных». Этот факт, признанный Винниченко, заслуживает внимания.
Несмотря на вопиющие недостатки самостийного «органа моральной власти» в Киеве, Центральную раду поддерживали и положительные элементы. Среди шестисот ее членов были люди, которые надеялись что-то построить, даже на шатком фундаменте украинской автономии. Сам Винниченко признавал: «Мы говорили о нашем успехе на выборах, но давайте будем правдивы друг перед другом и перед другими: мы воспользовались темнотой угнетенных масс. Не они выбрали нас, а мы навязали им себя». Но среди этих «самоизбранных» находились люди, надеявшиеся воздвигнуть заслон на пути бушующего революционного моря. В Раде существовали определенные элементы благоразумия и порядка — те, которые отчаялись найти спасение в слабом и пассивном Временном правительстве и рассчитывали, что смогут самостоятельно достичь «чего-нибудь» под украинским флагом.
Винниченко искренне признавал, что Центральная рада «мечтала опереть свою власть на помощь иностранных буржуазных государств и существующий социальный порядок». Но раз уж не было реальной силы у Временного правительства, не имела ее и Рада. «Наши украинские солдаты не признавали желто-голубое знамя и новые красные фуражки. Когда они увидели, что Рада стоит на стороне имущих классов, то они, естественно, обратились к тем, кто предлагал им более ощутимые блага, — к большевикам. Не русские, а украинские полки позже захватили Киев для большевиков».
В августе и сентябре 1917 г. при растущем давлении большевизма политические элементы, представленные в Раде Грушевским и его группой, в значительной степени утратили свои позиции. Грушевский и его последователи оставались верными своей австрийской ориентации, которая к тому времени стала «австро-германской». Эти пораженцы по отношению к России рассчитывали на поддержку Германии и Австро-Венгрии, поскольку хорошо знали, что украинское сепаратистское движение способно помочь австро-германскому командованию достичь своих целей. Но даже в этом случае Рада не могла состязаться с большевиками, поскольку скромное пораженчество сепаратистов мало интересовало немцев по сравнению с гигантским пораженчеством Советов, которые уже полностью перешли в руки Ленина и его соратников. Большевики так успешно разлагали фронт, что в руки немцев попала Рига и путь на Петроград был открыт. Немцы уже приближались к своей цели — заключить сепаратный мир с Россией. Пока Советы отвечали за весь Российский фронт, романтики Рады — которым мятежные толпы в украинских городах не подчинялись — не привлекали внимания немецкого Генерального штаба.