История усталости от Средневековья до наших дней

Я живу как животное, голодное и изнуренное. Никогда я не чувствовал себя настолько отупевшим, неспособным мыслить, и я понимаю, что физическое изнеможение, не оставляющее живым существам времени на размышления, позволяющее им испытывать лишь элементарные нужды, – это надежное средство подавления. Я понимаю рабов, подчиняющихся так легко: у них нет сил для протеста, у них не осталось ни воображения, при помощи которого можно было бы его замыслить, ни энергии, чтобы его реализовать. Я понимаю мудрость угнетателей, которые, заставляя тех, кого они эксплуатируют, выполнять непосильные задачи, лишают их способности использовать мозг. Иногда я чувствую себя на грани наваждения, которое создают усталость и монотонность, на грани этой животной пассивности, когда ты согласен на все, на грани разрушающей человека покорности1536.

Это свидетельство здесь тем более важно, что оно обнаруживает смещение крупного культурного пласта, неуловимо нарастающую психологическую динамику, начатую в эпоху Просвещения: появляется стремление принадлежать самому себе, воля к самоутверждению. Это неизбежно смещает и значение самой усталости, особенно самой сильной, самой тяжелой, той, которая захватывает человека, обесценивая его: усталость теперь представляет собой не только боль, вызванную утомлением, которая мешает двигаться и действовать, но и боль, которая не дает возможности оценивать расстояния, лишает свободы чувствовать и думать, возможности располагать собой, то есть является препятствием, которое впервые распознается и идентифицируется. Этот психологический момент сложнее, чем прежняя умственная усталость. Внутренняя сторона, оставаясь недоступной, начинает доминировать: приходится констатировать сильнейшее и ни с чем не сравнимое «лишение», имеющее мало общего с неврастенией, с тягостной саморефлексией, с тревогой, с постоянным чувством голода. В противоположность этому неописуемое давление окопов вызывает смутное, тщательно скрываемое ощущение невозможности какого бы то ни было анализа, рефлексии или отклонения от заданного курса. С этого момента психология более или менее постоянно будет анализировать различные аспекты утомления.

«Усталость, вызванная войной» как пример экстремальной усталости стала предметом изучения и нового знания, помогающего сделать обобщения, создать видение усталости и ее последствий с точки зрения антропологии. Это важнейшее изменение нельзя упускать из виду.

Пути «обобщения»

Во многих исследованиях межвоенного периода заметна тенденция к глубокому переосмыслению изучаемых вопросов: делаются попытки осознания причин усталости и все более специфических психологических эффектов, вызываемых ею.

Отдельные факты приобретают всеобъемлющий характер, достигая самых скрытых областей личности. Появляется новая фундаментальная идея, согласно которой усталость мобилизует всю личность человека сразу. Усилия проникают во все сферы, достигают беспрецедентного уровня, приобретают «ползучий» характер. Все более пристальным становится внимание к индивиду в целом. На это настойчиво, но не всегда ясно указывает Чарльз Майерс в работах для Совета по исследованиям промышленной усталости (Industrial Fatigue Research Board), организации с говорящим названием, созданной английскими властями после войны, в 1920 году:

Мышечная усталость в мастерских не может рассматриваться отдельно, как в лабораториях, от активного влияния таких вещей, как мастерство, интеллект, которые сами по себе зависят от нормального функционирования высших нервных центров. <…> Общепризнано, что существующий интерес к работе, вызываемое им возбуждение, эмоции или внушение могут либо предотвращать проявления утомления, либо вызывать оживление психической и мышечной деятельности1537.