— Услышать, что? Пойми, еще вчера я соперничал с другими пацанами на сцене, чтобы только взять в руки микрофон. А в следующее мгновение Бык заявляет, что ему нравится мое творчество, и предлагает больше денег, чем я видел за всю жизнь, чтобы я писал для него тексты. Я поэт, и я буду писать тексты так или иначе. Что в этом плохого?
— Так ты не видишь в этом ничего плохого?
— Детка, поверь, в последние дни я понял, что это во многом неправильно. Но таков уж хип-хоп: это состязание.
— Послушай, мы оба ехали в том поезде и видели, куда приводит хип-хоп.
— Знаю. Я тоже не остался равнодушен к случившемуся. И пытался убедить Ганнибала, что нужно притормозить с этой войной. Но он не стал меня слушать. Так что прикажешь делать?
— Перестань писать для него тексты.
— А ты перестанешь быть сестрой Безупречного?
— Что? — растерялась она.
— Да ладно, Эрика. Не будь такой наивной.
Только один человек в мире говорил ей такие слова.
И она ненавидела, когда он их говорил, но еще больнее было услышать их от Михи.
— Знаешь, я терпеть не могу, когда меня называют наивной.
— Ладно, извини. Но это не так-то просто. Понимаешь, год за годом ты отчаянно мечтаешь подписать контракт и готов уже согласиться на все, что предложат. И наконец это происходит: тебя берут в команду и говорят, что именно ты должен писать. И даже если это не совсем то, о чем ты мечтал, ты делаешь то, чего от тебя ждут, потому что это твой шанс и ты не хочешь его профукать. И будешь делать до тех пор, пока не создашь себе прочное положение — и тогда уже сможешь творить так, как тебе нравится. Да, я написал «Свержение короля», но ведь я написал и «Боевых слонов».
— Значит, предлагаешь закрыть глаза на происходящее, и пусть все идет как идет?
— Закрыть глаза на что? Я просто делаю то, что умею, чтобы заработать себе на хлеб.
— Хлеб насущный, бабки, зелень. Деньги — это все, что волнует людей.
— Мне плевать на деньги, — спокойно возразил Миха, хотя его глубоко задело, что Эрика причислила его к заурядным материалистам. — Любовь моя, ты слишком сурова ко мне, а при этом ты сама лицемеришь.
— Что ты такое говоришь?
— Благодаря этой самой зелени твоя жизнь круто изменилась. А я тебя знаю, Эрика. Как бы тебя ни волновали всякие там проблемы, тебе нравится новая жизнь. Нравится жить в большом доме и не думать о том, как добыть денег на еду и оплатить аренду. Поразмысли над этим.
Ей не пришлось размышлять долго. Она вспомнила свою спальню с огромной гардеробной и новенький БМВ, который теперь водила. Она продолжала учиться, но без всякой цели. Ее жизнь стала сплошным непостоянством: она порхала и радовалась каждому дню, а все благодаря любви и щедрости брата.
—Ты прав. Абсолютно прав. Может быть, я во многом неправильно смотрела на мир и на себя саму. Но хочешь правду? В тот день в поезде у меня на многое раскрылись глаза, и я понимаю, что нужно прекратить то, что сейчас происходит. Мы не можем допустить, чтобы все продолжалось в том же духе. Это серьезней, чем мы думаем. Ты видишь здесь только бизнес, но там, на улицах, тысячи людей, и многие еще глупее тех мальчишек в поезде.
И все они воспринимают происходящее как нечто личное. Но поверь, я понимаю и твою позицию.
— И ты поверь: мне нет дела до той дряни, которую я пишу. Я предпочел бы сидеть здесь целыми днями и писать стихи о тебе.
— Правда? И что бы ты написал?
— Описал бы, что чувствую, когда ты рядом.
— И что же?
— Я чувствую цельность, единение и покой. Но, говорят, покой трудно продать, — добавил он.
— Неправда. Нужно только правильно его преподнести.
Эрика протянула руку через столик, ища его ладонь.
Он потянулся ей навстречу, и их руки соприкоснулись. Любовь сочилась через кончики пальцев, когда они сплетали их, лаская друг друга. И вот уже сердца их забились чаще, а разум стала застилать сиреневая дымка.
КНИГА ШЕСТАЯ
40