История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

Подданные обнаружили, что их император не воин, когда в 1030 году он, вопреки советам всех полководцев, решил провести кампанию в Сирии и поспешно обратился в бегство при первой же стычке с врагом. С этого времени он мудро отказался от решения военных вопросов и посвятил себя заботам управления; однако со временем выяснилось, что как администратор он столь же слаб. Пожалуй, то, что он в итоге переключился на строительство храмов, было неизбежно: как и Юстиниан, он очень хотел оставить по себе какую-нибудь долговечную память. Результатом этого стала большая церковь, посвященная Богородице Всевидящей, и относящийся к ней огромный монастырь. Говорят, что два этих памятника императорской мегаломании привели жителей Константинополя на грань восстания.

А что же Зоя? Разочарованная и недовольная, она очень сердилась на мужа: во-первых, за то, что он в конце концов отказался от надежды на потомство, а во-вторых, потому, что он не давал ей доступа к казне. Зоя была очень гордой, и к тому же ее в течение многих лет баловал отец, который ни в чем ей не отказывал. Вначале она выместила свой гнев на сестре, которую в 1031 году сослала в монастырь; однако вскоре ее действия стали более целенаправленными, и именно тогда на сцене появилась странная и зловещая фигура Иоанна Орфанотрофа – евнуха из Пафлагонии, который происходил из скромного и малоизвестного рода, но поднялся до должности смотрителя главного сиротского дома Константинополя, откуда и возникло его прозвище[61]. Из четырех его младших братьев двое старших тоже были евнухами; самого младшего, красавца Михаила (к сожалению, страдавшего эпилепсией), он однажды привел во дворец и представил Роману и Зое на официальной аудиенции. Как и предполагал Иоанн, Зоя с первого взгляда безумно влюбилась в юношу.

С этого времени Зоя думала только о юноше из Пафлагонии. Михаил был польщен, однако никакого энтузиазма не проявлял; но его брат дал ему точные указания, а остальное довершило юношеское честолюбие. Император, которого предупредила о происходящем его сестра Пульхерия, был весьма доволен, когда Михаил уверил его, что слухи не имеют под собой никаких оснований. Однако тут Роман серьезно заболел. Отравила ли его жена? Зоя имела для этого и мотив, и возможности и, конечно, была вполне способна на это преступление. Смерть пришла за Романом в четверг перед Страстной пятницей 1034 года, когда он находился в дворцовых банях, но была ли она вызвана внезапным приступом болезни или тем, что его голову крепко удерживали под водой, так и не установлено.

На рассвете 12 апреля, в Страстную пятницу, патриарха Алексия срочно вызвали во дворец, где он, к своему ужасу, увидел почти обнаженное тело Романа. Не успел он оправиться от потрясения, как распахнулись огромные двери, за которыми в зале для коронаций сидела на троне императрица в парадном облачении. На голове у нее была императорская диадема, в руке она держала скипетр, на ее плечах покоилась расшитая драгоценными камнями императорская мантия из золотой парчи. Рядом с ней, к изумлению патриарха, сидел юный Михаил в таком же облачении и в короне. Зоя говорила твердо и непреклонно, и Алексий не смог ей отказать: он немедленно сочетал браком овдовевшую всего несколько часов назад пятидесятишестилетнюю императрицу и ее любовника (и вероятного сообщника), юного эпилептика из Пафлагонии, младше ее почти на сорок лет, которого он благословил как равного апостолам василевса.

Если императрица надеялась, что ее второй муж будет не более чем коронованным рабом, то ее ждало скорое разочарование. Задолго до конца года Михаил стал проявлять нетерпение: ему быстро стало ясно, что он может править империей гораздо лучше, чем его жена, и Зоя довольно скоро снова оказалась запертой в женской половине дворца, только ее свобода и траты стали еще более ограниченными, чем во времена Романа. У Михаила были и другие причины, чтобы держать жену на расстоянии: его эпилептические припадки становились все более частыми, а поскольку в таких случаях присутствие Зои он не выносил, то предпочел совсем ее избегать. Кроме того, он быстро спивался, и это вскоре привело его к импотенции. Наконец, его мучила совесть: он всем был обязан императрице, а потому не мог смотреть ей в глаза. Михаил, однако, знал, что его предательство несравнимо с тем, как он обошелся с Романом, и остаток его жизни стал одной отчаянной попыткой спасти свою душу. Каждый день Михаил по нескольку часов проводил в церкви, закладывал десятки храмов и монастырей, устроил большой приют для исправившихся проституток и разыскивал святых людей во всех уголках империи.