Когда император не был занят духовными вопросами, он посвящал себя управлению страной, оказавшись весьма сведущим в этом деле. Михаил не устраивал резких перемен. Вопросы финансов и налогообложения он оставил на усмотрение своего брата Орфанотрофа, а все остальное крепко взял в свои руки, обращая особое внимание на местное управление, иностранные дела и армию, чей упавший боевой дух ему удалось в большой степени восстановить. Малообразованный, он быстро учился. Через несколько месяцев после воцарения он уже правил империей уверенной и твердой рукой. Его советники поражались его усердию, быстроте восприятия, политическому чутью и, несмотря на эпилепсию, эмоциональной уравновешенности; те же, кто хорошо его знал, восхищались мужеством, с которым он боролся с двумя самыми трудными препятствиями – здоровьем и семьей.
Трое из четырех его старших братьев были нахлебниками; самый старший же, Орфанотроф, был грозной фигурой. Он не обладал новоприобретенным бескорыстием Михаила и его высокими моральными принципами; однако в том, что касалось ума и усердия, он был сделан из того же теста. Он думал лишь о продвижении своей семьи и шел на все, чтобы держать императора в неведении относительно злодеяний его братьев, что объясняет, почему Михаил так и не принял против них твердых мер. Еще серьезнее было то, что семейные чувства Орфанотрофа распространялись и на мужа его сестры Стефана, бывшего корабельного конопатчика в Константинопольской гавани: он устроил ему должность командующего транспортным флотом в самом честолюбивом военном предприятии за время правления Михаила – долго откладываемом морском походе на Сицилию.
Этот поход, изначально запланированный Василием II и отложенный из-за его смерти, казался необходимым как никогда. Постоянные нападения базировавшихся на Сицилии сарацин на принадлежавший Византии юг Италии быстро становились угрозой безопасности империи. Средиземноморье кишело пиратами, цены на импорт росли, а объем иностранной торговли снижался. Для любого византийца Сицилия оставалась частью наследства, принадлежавшего империи по праву рождения; к тому же там по-прежнему проживало довольно много греков. То, что после двух столетий ею все еще владели язычники, было не только угрозой безопасности, но и оскорблением национальной гордости. Кроме того, на острове разразилась гражданская война между арабскими эмирами. По всей Сицилии вспыхивали мятежи, и сарацины, которые становились все более разобщенными, вряд ли могли оказать серьезное сопротивление согласованной атаке византийцев.
Войско отплыло на Сицилию в начале лета 1038 года. Командующим назначили Георгия Маниака, который после долгой и безупречной службы на Востоке стал самым выдающимся военачальником империи. Самой сильной частью армии был впечатляющий контингент варягов, среди которых был и знаменитый скандинавский герой Харальд Хардероде[62]
, вернувшийся из паломничества в Иерусалим; самой слабой – отряд лангобардов из Апулии, которые не скрывали недовольства тем, что их силой заставили нести службу. Высадившись в конце лета, армия поначалу сметала все на своем пути, и сарацины мало что могли сделать, чтобы ее сдержать. Мессина пала почти сразу, и войско медленно, но верно продвигалось к Сиракузам, которые сдались Маниаку в 1040 году. Однако поражение византийской армии после победы при Сиракузах было внезапным и полным. Виноваты в нем были отчасти Маниак, отчасти Стефан; командующий никогда не скрывал своего презрения к Стефану и после очередного проявления его никчемности яростно на него набросился. После этого Стефан обвинил его в измене. Маниака вызвали обратно в Константинополь и заключили в тюрьму; на его место сначала назначили Стефана (с предсказуемым результатом), а после его смерти – евнуха по имени Василий, который оказался немногим лучше. Тем временем росло недовольство в Апулии, где лангобардам-сепаратистам без труда удалось настроить местное население против византийцев, и в 1040 году был подан сигнал к восстанию. Византийского управляющего убили, а местное ополчение восстало вдоль всего побережья. Армию спешно отозвали с Сицилии, и через несколько месяцев весь остров, за исключением Мессины, снова оказался в руках сарацин.