История войн и военного искусства

Этим Фридрих далеко опередил ученых военных теоретиков своего времени и всех своих офицеров. Они не поняли новой стратегии даже тогда, когда уже имели с ней дело на практике, когда во время французских революционных войн 90-х годов толпы поселян, собравшихся отовсюду защищать свои соци­альные интересы от эмигрантов, возвратившихся с австрийско-прусским наемным войском, сражались подобно тому, как сра­жались американские фермеры и охотники с английскими наем­никами. Пророческим взглядом поэта Гете понял знамение времени, когда он после канонады при Вальми сказал прусским офицерам: «Здесь сегодня начинается новая эпоха всемирной истории, и вы можете сказать, что при этом присутствовали». Но его слушатели не поняли его, за что нельзя их очень осуж­дать, так как сам Гете только чувствовал, но не понимал хоро­шенько того, что говорил, — иначе как же мог бы он спустя двадцать лет обнаружить в Семилетней войне «новое жизнен­ное содержание». Однако даже такие повторные опыты ничему не научили прусских офицеров; наемные войска во всех столк­новениях имели большое тактическое превосходство над фран­цузскими волонтерами, но все-таки не могли победить Фран­ции. В этом факте нельзя было сомневаться, между тем никто не был в состоянии определить его причины; тактику французов рассматривали как бессмысленный беспорядок, пренебрегавший всеми испытанными способами военного искусства; но как бы то ни было, а считаться с ней было надо. Знаменитый генерал фридриховской школы, князь Гогенлоэ-Ингельфинген, давал в 1794 г. совет заключить мир с французами; от продолжения вой­ны, по его мнению, нельзя было ждать ничего хорошего, так как «что же поделаешь с глупцами!» Точно таким же образом выражается официальный австрийский документ, говоря, что «при обыкновенном течении вещей» французы были бы побеждены, но они всегда прорываются со «страшной силой», как «бурный поток». Еще во время войн 1813 — 1815 гг. среди генералов европейской коалиции, рядом с преждевременно павшим Шарнгорстом, вполне на высоте наполеоновской стратегии стоял только один Гнейзенау; он поэтому принужден был вести отча­янную борьбу со своими прусскими подчиненными, Бюловом и Й орком, и был сучком в глазу союзных монархов, военные со­ветники которых — с прусской стороны Кнезебек, с австрий­ской Дука и Лангенау — целиком опирались на военные воззре­ния XVIII века; в дворцовых кругах смеялись над штабом Гнейзенау точно так же, как в свое время над лагерем Валленштейна. Даже при Ватерлоо в английской армии применялась линейная тактика, что совершенно логично, так как это войско состояло из наемников. И битва была бы, несомненно, проиграна, если бы не явились вовремя пруссаки под командой Блюхера и Гнейзенау. Наполеоновская стратегия вошла в кровь и плоть прус­ского войска только спустя десятилетия благодаря классичес­ким произведениям Клаузевица, и один прусский генерал, при­сутствовавший при нелепой беседе о прусском учителе, победившем при Кениггреце, заметил очень метко: «Конечно, этого учителя зовут Клаузевиц»[29] .

Гениальность полководцев есть вообще своеобразная вещь. Энгельс в своем произведении против Дюринга[30] рассказывает, как при Сен-Прива (1870 г.), где сражались две армии в одина­ковом по существу тактическом строю, ротные колонны нем­цев под ужасным огнем из ружей Шаспо рассыпались в густые стрелковые цепи; в сфере неприятельского ружейного огня единственным способом передвижения солдат сделался бег­лый шаг. Далее он продолжает: «Солдат опять оказался разум­нее офицера; он инстинктивно нашел единственную форму