Остальные российско-прусские войска, собранные в Силезии, были распределены следующим образом: в армию Блюхера поступили: во-первых, войска Ланжерона, усиленные 8‐м пехотным корпусом графа Сен-При, 1‐й и 4‐й драгунскими дивизиями генерал-майоров Бороздина и Эмануэля, 3 Украинскими полками, 3 батарейными, 2 легкими и одной донской конной ротами, всего в числе 43 500 человек с 176 орудиями; во-вторых, войска Сакена, усиленные 3 казачьими полками и одной батарейной ротой, в числе 17 700 человек с 60 орудиями, и, в-третьих, прусский корпус Йорка, в числе 38 000 человек с 104 орудиями4
. Наконец, Северная армия, под начальством наследного шведского принца (Бернадота), в числе около 160 000 человек с 276 орудиями, была расположена впереди Берлина и на нижней Эльбе5.Таким образом, силы союзников были разделены на три армии, из которых две, Богемская и Северная, назначались для решительных действий на сообщения Наполеона, а третьей – Силезской – надлежало, сообразно общему плану, ограничиваться до времени второстепенными действиями: прикрытием Силезии и отвлечением сил противника от тех пунктов, где предполагалось нанести ему удары. Одной из этих армий командовал австрийский полководец; другой – прусский; третьей – наследный шведский принц. Русские генералы были подчинены военачальникам прочих держав, несмотря ни на значительное число русских войск, ни на самоотвержение, с которым Россия продолжала войну после потерь, понесенных в двух тяжких походах. Напрасно полагают, будто бы императору Александру было предложено единогласно всеми союзниками верховное начальство над армиями, выставленными против Наполеона, и будто бы он, отклонив от себя общее распоряжение действиями, впоследствии, когда дела приняли сомнительный оборот, сожалел о выказанной им умеренности. Ежели такое предложение было возможно со стороны Пруссии и немногих мелких владений Германии, приступивших к коалиции, то отнюдь нельзя допустить, чтобы Австрия когда-либо согласилась вверить главные силы своей армии чужеземному полководцу, властителю могущественной державы, всегда возбуждавшей зависть и опасения венского кабинета. И без того уже Европа встречала русских как избавителей своих… И нужно было много лет, чтобы изгладить память о решительном участии, ими принятом в освобождении Германии. Австрийское правительство приняло сторону союзников, опасаясь преобладания Наполеона, но никогда не согласилось бы содействовать возвышению императора Александра. Напрасно также уверяли, будто бы наш государь домогался верховного начальства6
. Если бы оно было предложено как добровольная дань признательности и доверия к нему, то он, по всей вероятности, не отказался бы от столь лестного звания, но домогаться его было бы ошибкой в политическом отношении, несовместной ни с обычным тактом императора Александра, ни с предшествовавшими его поступками. В начале весенней кампании ничто не препятствовало ему принять начальство над российско-прусской армией; но он предпочел вверить его графу Витгенштейну. К тому же он, согласно с королем Фридрихом-Вильгельмом, делая все возможное для привлечения Австрии на сторону союзников, считал одним из действительнейших к тому средств назначение главнокомандующим наибольшей армии кого-либо из австрийских генералов и, дав слово содействовать такому выбору, не помышлял о командовании союзными войсками7.