История войны 1813 года за независимость Германии

Что же касается до императора Александра и короля Фридриха-Вильгельма, то они, предоставив начальство над главной армией австрийскому полководцу, не считали себя вправе мешаться в выбор его. Из генералов, непосредственно подчиненных Шварценбергу, никто не оскорблялся его возвышением; а главнокомандующие прочими армиями, Блюхер и наследный шведский принц, были убеждены в том, что, находясь на отдельных театрах войны, они имели вполне возможность действовать самостоятельно¹⁰.

Ежели назначение князя Шварценберга главнокомандующим Богемской армии оправдывалось единственно стечением обстоятельств, не позволившим поставить на эту высокую степень полководца несравненно более знаменитого, то, как бы взамен этому, общественное мнение заранее утвердило выбор наследного шведского принца главнокомандующим Северной армии. Начав свое военное поприще на 17 году от роду, Бернадот служил долго в низших чинах и был произведен в поручики уже 28 лет. Тяжелая школа, им пройденная, ознакомила его с солдатским бытом; а французская революция послужила впоследствии к быстрому его возвышению: Бернадот, бывший в начале 1794 года капитаном, является в октябре того же года дивизионным генералом. В 1799 году, будучи военным министром, он в день 18 брюмера противился возвышению Бонапарта, и, как известно, не имел в том успеха. По всей вероятности, это обстоятельство легло бы тяжелым камнем преткновения дальнейшей его карьере, если бы он не женился на сестре супруги наполеонова брата Иосифа. Следствием этих родственных связей было производство Бернадота в маршалы и возведение его в княжеское достоинство под именем принца Понте-Корво. Наполеон не сочувствовал ему и почти никогда не был доволен его действиями, но не противился его избранию наследником шведского престола. В продолжение своей службы под французскими знаменами Бернадот ни разу не командовал отдельно армией; но военная слава Напо-леонова была так велика в общественном мнении, что достаточно было ее отблеска для украшения сподвижников императора французов лучезарным венцом громкой известности. Никто не сомневался в способности бывшего французского маршала Бернадота командовать самостоятельно 150-тысячной армией весьма разнородного состава, в которой было не более 24 000 шведов, непосредственно ему подчиненных, да и с теми он не мог объясняться, еще не успев изучить язык народа, вверившего ему свою будущность. Ему надлежало водить в бой разноплеменные полчища, собранные с противоположных пределов Европы, против соотечественников, против сослуживцев своих. Все прошедшее его принадлежало Франции, все настоящее и будущее – Швеции; судьбы Германии были для него делом чуждым, и вместо борьбы на жизнь и смерть, такой, какую вели пруссаки, составлявшие большую часть Северной армии, все его распоряжения имели целью сохранить свой малочисленный шведский корпус, необходимый ему для завоевания Норвегии; при цели столь ничтожной, в сравнении с той, для достижения которой ополчились прочие союзники, невозможно было ожидать от наследного принца большой деятельности. Последствиями того были сомнение в его способностях и недоверчивость к нему союзников, в особенности же воинов прусских, от генерала до солдата. Со своей стороны, принц не питал сочувствия к ним, выражался невыгодно о Ландверах и порицал действия Бюлова. Все это было весьма естественно: будучи поставлен в затруднительное положение, наследный принц не мог ни выказать собственные военные способности, ни отдать должной справедливости своим сподвижникам. Упрекали его еще и в том, будто бы он, простирая властолюбивые виды на престол Франции, изменял с умыслом пользам союзников. Сами французы тогда говорили: «Наследный принц Шведский, возросший в нашем лагере, изучивший у нас военное ремесло, сражается только для вида против великой нации»¹¹. Уверяют, будто бы император Александр I, при свидании с принцем в Або, 1812 года, намекал о возможности достижения им французского престола¹², но это ничем не доказано, и сам Бернадот никогда не ссылался на такие обещания, а сказал только в минуту откровенности русскому министру Алопеусу, что следовало бы предпочесть его выродившейся фамилии Бурбонов¹³.