Видя, что он все еще остается незаметен для неприятеля, Козловский, не давая опомниться персиянам, приказал ударить в единственный подоспевший барабан, крикнул «Ура!» и вместе с горстью храбрых бросился в штыки. Следом за Козловским бросился и майор Осипов, также успевший взобраться на гору с несколькими нижними чинами. Не ожидая нападения с этой стороны, персияне не смотрели уже на число атакующих, но, объятые паническим страхом, кинулись в лагерь, отстоявший в трех верстах от горы, и «до того устрашились, что ни один человек не остановился и не мог потому узнать, кто за ними гнался». Не желая защищаться и в лагере, персияне оставили его и стали быстро отступать. Преследовать их князю Цицианову было нечем: батальон Козловского был без артиллерии, а кавалерия внизу и сзади.
Главнокомандующий не решился пустить батальон до лагеря, «почему победа, сколько ни знаменита, – доносил князь Цицианов, – но числом убитых неприятелей не может почитаться совершенною». Тридцать человек линейных казаков Семейного и Гребенского войска, при есаулах Суркове и Егорове, обскакав гору, успели отрезать только весьма небольшую часть бегущих и отбить 4 знамени и 4 фальконета на дромадерах. Устрашенный неприятель оставил свой лагерь, бежал через Эривань, где был ограблен тамошним гарнизоном, и скрылся за рекою Араксом. В лагере им оставлено три фальконета, несколько дромадеров, 100 пуд пороху и множество медных, свинцовых и чугунных ядер, и «весь роскошный богатый персидский лагерь».
Потерю неприятеля определить трудно, так как персияне увозили трупы с собою; с нашей же стороны убит один рядовой и ранено обер-офицеров 4, унтер-офицеров и рядовых 27 человек[408]
.Пользуясь победою, главнокомандующий хотел безотлагательно идти к Эривани, что, конечно, было бы весьма полезно, но общая усталость всех чинов отряда заставила его отложить это намерение. Остановившись лагерем на реке Керкбулаг, князь Цицианов дал день отдыха отряду и приказал отслужить благодарственный молебен, после которого все генералы и штаб-офицеры собрались у него и пили за здоровье полковника Козловского, его храбрых сподвижников и обоих егерских батальонов, которым мы были обязаны одержанною победою. Вечером в лагерь явилось множество армян, пришедших с разных сторон и даже из Эривани. Они много рассказывали о состоянии крепости, и хотя все сообщенные ими сведения оказались большею частью неверными, но из них можно было вывести одно достоверное заключение, что победа эта произвела большое впечатление не только на жителей Эривани, но и на самого Мамед-хана.
Последний прислал главнокомандующему письмо, в котором уверял, что, желая для себя только спокойной жизни, он давно искал покровительства России и что еще в 1797 году посылал в Грузию, к тогдашнему главнокомандующему, для переговоров по этому делу, но что посланные его возвратились без успеха.
Эриванский хан говорил, что искание это навлекло ему многие бедствия, ибо шах персидский Ага-Магомед, уведомленный об измене эриванского хана, вытребовал его к себе и непременно лишил бы жизни, если бы только «доброжелатели», при ханском дворе находившиеся, не исходатайствовали ему прощение за заслуги его предков.
«Келб-Али-хан, – писал он[409]
, – лишен зрения. Сверх того, жены, дети, родственники наши и поныне находятся у него (у шаха) заложниками, будучи столько времени отлучены от нас и своего отечества. Все сие потерпели мы за то единственно, что искали покровительства России, и теперь еще, почитая для себя счастием ваше прибытие, униженно просим пощадить нас и славный наш город, коего разорение нас толико тревожит. Возвратите ему прежнюю его красоту, а нам спокойствие. Мы ничего у вас не просим, кроме убежища от мщения шаха. Что до наших заслуг, мы со всею охотою готовы служить вам, и, ежели вам угодно, без всякого медления примем в крепость ваши войска, для коих только опасен здешний жаркий климат, ибо и герои не могут противиться природе. Между прочим, за нужное почитаю уведомить вас, что шах непременно будет сюда с гораздо большим числом войска; тогда-то мы понесем последние бедствия, а вы с малочисленным войском, расположенным на таком месте, может быть, не в состоянии будете отразить силы силою».На все эти слова, полные коварства, слова, в которых высказывались и лесть, и преданность, и желание отклонить под разными предлогами занятие крепости русскими войсками, князь Цицианов отвечал.