– Для того, – ответил Леонидзе, – что царь с Дадианом на одной бумаге подписаться не может, а они дадут разные.
Литвинов согласился. Царь Соломон переехал реку, и свидание состоялось. На другой день Дадиан опять хотел видеться с Соломоном, но тот отказался переехать реку, а Литвинова уже не было, он уехал в Кутаис.
Договор, однако же, был подписан, и Литвинов собирался отправиться в Одиши, как для распоряжений по выгрузке хлеба, так и переговоров, начатых с Келиш-беком, владельцем Абхазским, изъявившим также желание вступить в подданство России. Можно было надеяться, что царь Соломон останется на некоторое время в покое, тем более что он наружно оказывал расположение к русским.
«По объявлении царю, – пишет Литвинов, – победы, вашим сиятельством одержанной, я просил, чтобы в присутствии его после обедни принесена была Всевышнему торжественная благодарность, что и учинено было 25 сего месяца, самим Кутателем, со всею пышностью облачений им свойственной; при возглашении многая лета был сделан троекратный залп. После сего царь со всеми князьями у меня обедал; стол наш продолжался часов пять, и мы расстались совершенно довольные друг другом».
Литвинов, однако же, ошибался. Соломон интриговал по-прежнему, стараясь удалить от своих пристаней русские корабли и не пропуская Рионом провиант для команды Литвинова. Он успел уверить командиров двух пришедших кораблей, что русских на берегу вовсе нет, и не дал им провожатого в Батум. Отважность двух казаков, пустившихся на челноке в море и успевших пристать к кораблям, разрушили интригу Соломона, и суда наши пристали к берегу.
Вскоре после этого имеретинский царь хотя и прислал письмо к генерал-лейтенанту князю Волконскому[251]
, в котором говорил, что Баба-хан уговаривает его уклониться от подданства России, но на просьбу задержать посланнаго Соломон ответил тем, что он уже уехал[252]. Баба-хан просил оказать помощь царевичу Александру и прислать ему голову Литвинова, которого, к счастью, тогда не оказалось в Кутаисе.«Поведение царя, – писал последний, – и разглашения его князей на счет русских, в Кутаисе во время моего отсутствия происходившие, нелепостию своею не заслуживают никакого внимания, но не меньше того оные доказывают худое расположение всего сего скопища и какую осторожность должно брать на будущее время. Приход кораблей все переменил, и царь более не опасен не только вам, но и мне»[253]
.В Имеретин распускали разные ложные слухи насчет князя Цицианова и действия наших войск. С прибавкою ко всему этому собственных выдумок и разглашений Соломон пытался возмутить Лечгум и устрашить самого Дадиана.
Имеретинский царь старался сначала обольстить князя Дадиана самыми выгодными предложениями, а потом, когда это не подействовало, то устрашить его распускаемыми слухами о неудаче русских против персиян, о смерти князя Цицианова и проч. Этот новый способ оказался также недействительным; тогда Соломон обратил все свое старание на возмущение лечгумских князей и народа.
Крепость Дехвири служила ему в этом случае большим пособием, находясь в центре Дадиановых владений. Посылая под разными предлогами людей своих в эту крепость, Соломон, при их содействии, разглашал все, что могло служить в его пользу. Посланные имеретины показывали подложные письма и распускали слух об истреблении команды, находившейся при Литвинове и убийстве последнего в Хорге. Эти слухи заставили запретить посылку имеретин в крепость Дехвири, которая была окружена владениями Дадиана, и сам он жил от нее всего в 10 или 12 верстах. Последний, во избежание всякого рода разглашений, обещал содержать на свой счет находившийся в крепости гарнизон, лишь бы только избавиться от лазутчиков Соломона. Со своей стороны, царь Имеретинский не соглашался на это и считал постыдным, чтобы его люди получали провиант от Дадиана. После некоторых объяснений провиант был ввезен в сопровождении наших казаков[254]
.Желая заметить Соломону, что поступки его известны нашему правительству, князь Цицианов писал царю письмо, в котором говорил, что будучи нелицемерно предан ему, не может не сказать «со всею откровенности»», что Соломон имеет у себя многих скрытных неприятелей, старающихся рассеять слухи, что он колеблется в приверженности к России. «Открыть теперь имена их, – писал князь Цицианов, – перед вашим высочеством запрещают мне правила чести, а молчать могут их заставить одни ваши деяния к пользам и выгодам России. Я же, душевно желая вам добра, надеюсь в скором времени пресечь все сии неприятные слухи, обняв лично ваше высочество в Кутаисе».