История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданств

Ныне же, преклоняя колени, прошу ваше сиятельство да милостиво внемлите молению моему и да, не совершенно отринув меня, учинитесь ходатаем и помощником моим к царю, отнесясь к нему письмом, дабы он меня принял и допустил к себе, и потом, какое последует его императорского величества повеление, приму я с благоговением. Если ходатайство вашего сиятельства не вскорости мне поможет, то в таковой безмерной нахожусь я горести, что принужден буду прибегнуть к кому-либо иным, не имея средств здесь оставаться».

Константин писал также письма матери и директору тифлисского училища священнику Петриеву. Первое было написано с целию оправдать царицу Анну и выгородить ее из участия, принимаемого в побеге сына, а второе написано было с целию высказать жалобу на русское правительство.

Так маскировал Константин свои отношения к царю Соломону и поступки последнего относительно его самого. Все это делалось не по собственному убеждению, а по наущению того же Соломона и его приближенных.

Подговорив царевича бежать в Имеретию, Соломон тщательно скрывал место его пребывания и, снабжая всем необходимым, уверял Литвинова, что Константин скрывается в лесах, а где – ему неизвестно[247].

Выказывая упорство, несовместное с добрым расположением к России, Соломон точно так же поступал и в прекращении своей ссоры с Дадианом. Желая отдалить свидание и примирение, царь Имеретинский отказался переехать вброд через реку Цхени-Цкали и поэтому, вместо деревни Хунди, принадлежавшей Дадиану, назначил местом свидания деревню Сачилао, принадлежавшую ему и лежавшую по обеим сторонам той реки.

Когда Дадиан согласился на это и прибыл уже во вновь назначенное место, то и тогда Соломон все-таки нашел средства затруднить переговоры: между договаривающимися возник спор, кому переезжать через реку. Дадиан решительно отказался из опасения, что, находясь уже во владении имеретинского царя, но по сю сторону реки, он мог еще надеяться на защиту 50 человек русских гренадер, бывших с Литвиновым, тогда как, переправившись на противоположную сторону, он будет совершенно во власти своего противника.

Соломон также не хотел переезжать реку.

– Я царь, – говорил он, – и мне неприлично уступать бывшему прежде моим подданным.

После долгих уговоров имеретинский царь наконец согласился переехать, но с условием, чтобы свита Дадиана была в отдалении точно таком же, в каком он поставит и свою. Бывшие с Литвиновым солдаты должны были стать также в некотором расстоянии от того дерева, под которым предполагалось свидание[248]. Предметом последнего было заключение взаимных условий, обязывающих договаривавшихся: 1) Выполнять все то, что будет повелено от русского государя, и доносить о всякой измене русскому правительству, при первом о том сведении. 2) Друг друга ни в чем не беспокоить, обходиться дружески и приязненно. 3) Насильство и грабительство, делаемые имеретинами мингрельцам, Соломон обязывался прекратить, и 4) В случае неудовольствий между царем и Дадианом, они обязаны были прекратить их сами, или пригласить в посредники уполномоченного от русского правительства, в чем и присягнуть[249].

Этот последний пункт встретил сопротивление со стороны Соломона, не хотевшего подписывать договора, под тем предлогом, что он не желает присягать вторично.

– Однажды данная присяга совершенно достаточна, – говорил он. – Если я оказался неверен, то пусть мне объявят в чем!

– Не только подозрений, но даже и сомнений на его высочество не имею, – отвечал на это Литвинов посланному царя Соломона, князю Леонидзе. – Включая четвертый пункт, я следую нашим обычаям. Не только при совершении столь знаменательного подвига, но даже при получении всякого чина мы возобновляем присягу государю императору. Не находя в сем пункте ничего противного ни выгодам, ни совести его высочества, я удивляюсь, почему он подписать его не хочет.

– Я не офицер и не майор, – отвечал на это Соломон, с тем же князем Леонидзе. – Я царь.

– Царь, но подданный русского государя, – заметил Литвинов. – Из этого обычая не исключаются даже и те европейские принцы, которые добровольно приезжают служить в войсках его императорского величества. Я прошу его высочество пункт сей подписать, иначе он подаст мне повод к неприятным заключениям. Если он верен государю императору и вредных намерений не имеет, то от подписки сего пункта отговориться не может.

В ответ на это царь Соломон пригласил к себе Литвинова, которому и заявил, что он с тем вступил в подданство России, чтобы иметь ему Лечгум в своем владении, и что «если сего не получит, то он верным остаться государю не может»[250].

– Какое же вы примете тогда намерение? – спросил его Литвинов.

– Я объявил то же самое князю Цицианову, – отвечал Соломон уклончиво.

– Чем же вам угодно окончить наше собрание?

– Я напишу пункты, – говорил вмешавшийся в разговор князь Леонидзе, – в которых помещу все то, что в ваших находится.

– Если они будут одинакового содержания, то почему не подписать моих? – спросил Литвинов.