История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3

Можно ли обвинять грузин, которые, как мы видели, имели весьма своеобразные и нравы, и порядки, обвинять в том, что они привыкли смотреть, например, на своего царя своими особыми, им только одним свойственными глазами, что они не понимали нашего правления, порядка нашего судопроизводства? Для народа были чужды те административные меры, которые были хороши для великорусских губерний. Нет сомнения в том, что в самоуправлении Грузии существовали не меньшие злоупотребления, чем допустило их верховное правительство; что произвол царский и княжеский ложился тяжелым гнетом на народ; но произвол этот вылился из народного характера, был освящен обычаями и вековой давностью, сроднившей его с политическим телом Грузии. Верховное же правительство, с первых дней своего правления, нарушило народный обычай и тем породило множество недовольных и обиженных. Грузины отстаивали старый порядок, наше правительство требовало повиновения новому. От этого, с самого же начала, почти со дня объявления манифеста, стали высказываться недоразумения и народное неудовольствие. Злоупотребления же, вкравшиеся в администрацию края, подавали новый повод к беспорядкам и брожению умов.

Жители Кахетии не повиновались судам, хотели устранить русское правительство и согласились сами управлять собою. Многие из князей удалились даже в Эривань, к бывшему там царевичу Александру. В Карталинии «дела на такой же ноге», доносил Лазарев. Татары, непривычные к военному постою, были недовольны тем, что у них расположены войска, собирались бежать и перекочевать за границу Грузии. Кочующий народ казахи, магометанского закона, были недовольны на наше правительство за желание переменить им моурава.

Со времени признания над собою власти грузинского царя казахи всегда управлялись моуравами из рода князей Чавчавадзе[552]. Узнав еще при жизни Георгия XII, что управление ими хотят поручить другому лицу, они тогда уже объявили, что не останутся на степях Грузии и перекочуют за границу.

То же самое было и теперь. Правитель Грузии, желая из личных отношений устранить князя Чавчавадзе от управления казахами, призвал к себе старшин народа и вымогал от них, чтобы они высказали неудовольствие на своего моурава. Казахи отказались исполнить такое требование и предъявили просьбу об оставлении их под управлением князя Чавчавадзе, обещаясь в противном случае удалиться из Грузии.

Произвольные, ни на чем не основанные действия правителя увеличивали число недовольных. Тифлисские купцы отказались платить дань и в день отъезда Кнорринга в Георгиевск заперли все лавки. Граф Мусин-Пушкин писал Лазареву, прося его поспешить из лагеря в Тифлис, для восстановления порядка. Граф прибавлял, что об этом просят его многие лица из первейших княжеских фамилий. Прибыв в столицу Грузии, Лазарев увидел, что царская фамилия «есть первая пружина всем волнениям».

Лица, приверженные к России, притеснялись; в городе народ волновался. Царица Дарья отправила посланника в Эривань к сыну Александру с новым платьем и 1000 рублей денег. Царевич Вахтанг, бывший в Душете, запретил своим подвластным повиноваться душетскому исправнику. Парнаоз писал из Имеретин, что скоро прибудет в Грузию со значительными войсками лезгин, имеретин и турок. Он приглашал народ присоединиться к нему. Царевич Давид, под предлогом устройства медного завода, намерен был собрать себе приверженцев, под скромным именем рабочих. Для удобнейшего исполнения своих намерений он собирался оставить Тифлис и уехать в Борчалы, где будто бы отыскал уже прииски медной руды. Для отвода всякого подозрения он писал графу Мусину-Пушкину, спрашивал его мнения и советов, но тот сначала медлил ответом, а потом советовал оставить эти изыскания. Тогда Давид отправился через горы к борчалинским татарам под предлогом лучшего там воздуха и для поправления расстроенного своего здоровья, в сущности же для оказания содействия своим дядям и братьям, к которым присоединился.

Католикос царевич Антоний, хотя и был «человек необыкновенно тяжелого сложения, но за всем тем не последнее действующее лицо с царицею Дарьею».

Будучи зачинщицею всех замыслов, царица Дарья ободряла приверженных к ней и, напротив, стращала всякого рода слухами и угрозами лиц, преданных России. Энергичная и искусившаяся в интригах женщина не стеснялась в выборе средств для достижения цели.

Дарья несколько раз подсылала своих приверженцев к сардару князю Орбелиани с целью привлечь его на свою сторону. Она старалась доказать ему, что русские ограбили его совершенно, отняли звание сардара и салтхуцеса. Царица спрашивала: где его деревни? богатство? – и, указывая на то, что они будто бы отняты русскими, обещалась возвратить ему все, если он будет принадлежать к ее партии. Орбелиани требовал письменного обещания. Дарья соглашалась исполнить это только тогда, когда Орбелиани присягнет ей. Бывший сардар отказался исполнить такое желание, а царица отказалась излагать свои обещания на бумаге.