История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1

Пастух, занявший своей отарой или стадом чужое пастбище, раньше других угнавший свое стадо в горы или раньше возвратившийся с гор, отдавал по одному барану каждому из своих товарищей. Пастух, зарезавший чужого барана, забежавшего к нему в стадо, должен был вознаградить за него владельца и сверх того отдать трех баранов в пользу товарищей.

Ни достаток человека, ни пол не принимались во внимание при разборе личных обид. За обиду или оскорбление чести виновному полагалось от 40 до 80 ударов палками в зависимости от тяжести обиды, или он при собрании всего общества просил прощения. За нанесение ран кроме штрафа взыскивались деньги за лечение, за лишение части тела кроме штрафа и денег на лечение виновный обязан был заплатить изувеченному: за лишение ноги, руки, глаза по 60 рублей, за лишение пальцев: мизинца – 5 рублей, безымянного – 7 рублей, среднего – 9 рублей, указательного – 10 рублей и большого – 15 рублей серебром. За умышленное убийство лезгина взыскивалось с убийцы 120 рублей, а ингилойца и муганлинца – 60 рублей. Если убитый был крестьянин, деньги поступали помещику, а если свободный – родственникам.

Плата за кровь прекращала всякую месть, но к ней прибегали редко; Коран допускает мщение как за обиду, так и за кровь.

Права родителей по отношению к детям и наоборот были близки к нашим законам, за исключением того, что родители имели право прогнать из дома и лишить наследства детей развратного поведения, не подающих надежд на исправление. Родители при жизни располагали своим имуществом, как наследственным, так и благоприобретенным, совершенно произвольно и имели право выделять детям такие части, какие хотели.

Отделенный распоряжался своим имуществом независимо от родителей, но в случае бедности или дряхлости обязан был их содержать. Овдовевшая мать могла управлять имуществом детей на правах опекуна.

На наследство не имели права незаконнорожденные, изгнанные из общества за пороки, принявшие христианскую веру и убийцы родителей. Ближайшее право на наследство имели сыновья, они выделяли из имущества отца часть, принадлежащую матери, или, наоборот, из имущества матери часть, принадлежащую отцу, а остальное делили поровну.

Сводные дети наследовали имущество родителей, но на имущество отчима или мачехи права не имели. Братья перед сестрами имели две части, сестра при брате наследовала третью часть, две сестры и один брат делили наследство пополам, три сестры при одном брате получали пятую часть каждая и т. д. Если не было сыновей, имущество делилось между дочерьми поровну. Женский пол вообще не имел права наследовать имений, заселенных крестьянами, или самих крестьян, они переходили от отца к его сыновьям по нисходящей, а при отсутствии сыновей – в боковые линии мужского пола по восходящей.

«В боковых линиях сестры при родных братьях наследовали третью часть; без братьев половину, а другая отходила в пользу ближайших родственников умершего владельца мужской линии. Отец и мать после смерти сына при внуках получали шестую часть его имущества. После бездетного сына отец брал все его имение; мать же в этом случае пользовалась только одной третью; остальные переходили в род умершего отца».

Все жены умершего получали из движимого имущества мужа, если после него не осталось детей, четвертую часть, при детях – восьмую. Каждая жена получала и равную долю.

Приданое, собственное имущество жен, приобретенное до брака и в течение его, возвращалось им сполна. После смерти жены муж получал половину всего имущества жены, если не было детей, в противном случае – четверть.

Права пользования частным имуществом были определены с точностью, точно так же и относительно общественного имущества, к которому относились мечети и школы, или училищные дома. Права относительно частного имущества согласовались с нашими установлениями, «за исключением бесспорного владения, утверждаемого давностью лет. Давнишний владелец имел право требовать возвращения ему принадлежащего, в чем бы оно ни заключалось и несмотря ни на какую давность»[280].

Что же касается вольных общин Дагестана, то они были еще большими приверженцами необузданной свободы и долгое время не подчинялись ничьей власти. В народной легенде сохранилось свидетельство, что попытки некоторых сплотить в одно целое различные общины Дагестана оставались тщетными, и горцы твердо отстаивали свою независимость, хотя часто с огромными жертвами.

Долгое время, гласит предание, среди дагестанцев не было человека, который бы силой своего ума, энергии и воли сплотил народ в одно целое, обуздал его дикий характер, подчинил одной власти, закону и водворил бы порядок. Наконец является некто Шах-Ман, человек пылкий, предприимчивый и образованный. Зная, что земледелие ведет к благосостоянию, оседлости и гражданскому устройству, Шах-Ман, пользуясь званием и властью хана[281], неутомимо трудился над преобразованием общественного строя, постоянно встречая сопротивление народа. Мирная жизнь не удовлетворяла диких страстей дагестанцев.