Шах-Ман не терялся, он долго трудился над смягчением нравов своих единоплеменников и, конечно, должен был прибегать иногда к довольно крутым мерам. Это породило множество недовольных, ропот с каждым днем все более и более усиливался, и, к своему великому огорчению, Шах-Ман с грустью узнал, что первыми зачинщиками и предводителями бунтовщиков оказались его сыновья. Они требовали, во-первых, головы Чикая – любимца Шах-Мана, человека известного своей храбростью, физической силой и обширным умом, а во-вторых, удаления самого Шах-Мана из пределов родины. Напрасно Шах-Ман грозил бунтовщикам, напрасно обещанием милостей надеялся увеличить толпу своих приближенных – его никто не слушал, и дагестанцы, видя, что он хочет подчинить их своей власти, перестали ему повиноваться…
Наступил байрам. В то самое время, когда Шах-Ман делил праздничную трапезу со своими нукерами, толпа бунтовщиков ворвалась к нему и потребовала немедленно оставить родину, «в противном случае грозила судом кинжалов».
Несчастный преобразователь надел полное вооружение, сел на коня и явился перед народом. Мрачные чувства наполняли его душу.
Суровым и грозным предстал он перед толпой, взор его блестел негодованием и злобой.
– Неблагодарные! – загремел он, и ужас овладел дагестанцами. – Неблагодарные! – повторил он снова. – Не я ли хотел устроить ваше благоденствие? Не я ли вырвал вас из дикости и указал на лучшую жизнь? Не я ли связал вас узами любви и братства для общего блага? А сколько прекрасного готовил я еще в будущем! Вы же чем меня благодарите? Мое сердце и душа чисты перед Аллахом и святым его судом, но вы – какой дадите ему ответ в страшный час смерти?..
Блуждающий взор Шах-Мана остановился на сыновьях, виновниках его несчастья.
– Не укроетесь вы от моего мщения, – сказал он им, – как не укроетесь от праведного суда Божия… Прощай, страна неблагодарных, которым я жертвовал жизнью. Ты вооружила сыновей против отца, и раздраженный отец удаляется с тем, чтобы вернее погубить тебя.
Сопровождаемый нукерами, Шах-Ман быстро исчез с глаз смущенных дагестанцев. Когда он проезжал чужие владения, всюду его принимали радушно. Уважая ум и храбрость Шах-Мана, многие готовы были отомстить неблагодарным за его оскорбление, сотни отважных уже окружали дагестанского изгнанника и готовы были идти с ним для наказания вероломных, но Шах-Ману этого было недостаточно: он хотел вооружить против дагестанцев их непримиримых врагов персов. Изгнанник отправился в Персию к могущественному в то время Шах-Надиру и получил от него помощь.
Три года прошло со времени изгнания Шах-Мана. Дагестанцы жили спокойно, как вдруг на полях и в лесах появился неприятель, столь многочисленный, «что звери не могли укрыться в своих норах и целыми стадами перебегали с одного места на другое».
В Чир-Ваниате произошла первая битва, в которой персы потерпели поражение, и одна часть, предводительствуемая братом шаха Курбаном, обратилась в бегство, при втором столкновении сам Курбан был захвачен в плен, сожжен, и прах его через пленного перса был отослан Шаху. Оскорбленный этим, Шах-Надир поклялся на месте сожжения Курбана выстроить памятник из неприятельских голов и сдержал свою клятву.
Три дня бились дагестанцы с персами, земля стонала, поле покрылось телами убитых, дагестанцы были побеждены, едва лишь треть из них спаслась бегством. Над могилой брата Надир воздвиг курган из камней и голов дагестанцев и назвал его
Но ни честолюбие Надира, ни месть Шах-Мана не были удовлетворены одним поражением дагестанцев. Надиру хотелось покорить всю страну своей власти, Шах-Ману – разорить ее до основания. Получив новое подкрепление, Надир, не встречая сопротивления, достиг Казыкумухского ханства, разбил его защитников и уже считал себя повелителем всего Дагестана. Оставалось только покорить небольшое племя
«В глубокой долине, омываемой пенистым Орда-Ором, завязалась решительная битва между дикими андалальцами и войском Шаха, утомленным победами. Андалальцы начали отступать, и персияне заранее уже торжествовали победу, как вдруг внезапно раздается в стороне исступленный крик, который, сливаясь с шумом битвы, оглушил сражающихся. Это было последнее подкрепление андалальцев. Оно состояло из женщин и стариков, остававшихся до того в жилищах. С дикою яростью устремились робкие жены на пришельцев, на их обнаженных шашках отражались последние лучи заходящего солнца.
Орда-Ор кровавыми пенистыми волнами катился в утесистых берегах и вещал окрестным жителям о гибели храбрых мусульман.
Отчаянно бились андалальцы и их жены, отстаивая свободу родины и не обращая внимания на сыновей, отцов и братьев, вокруг них умиравших от ран. Другое чувство волновало их сердца: они жаждали гибели пришельцев».