Если Ермолов, в течение десятилетнего управления краем, ознаменовал свою деятельность некоторыми заслугами, то в числе самых выдающихся было, конечно, удаление ханов. Излишне повторять то, что сказано в этом и предыдущих томах нашего исследования, а достаточно заметить, что только отсутствию ханов мы обязаны тем, что при вторжении персиян в наши пределы мы удержались в Закавказье; что силы восставших мусульман были раздроблены и не имели единства действий. Ермолов ближе знал край, его особенности и, признавая план Паскевича правильным относительно направления для наступательных действий, не желал подвергать войска случайностям в отношении продовольствия и тыла, который нельзя было считать обеспеченным до тех пор, пока мусульманское население наших провинций не будет окончательно усмирено.
Между тем наступил ноябрь месяц и с ним пришло ненастье. И без того дурные пути теперь с каждым днем портились все более и более. Ермолов принужден был приступить к формированию казенного транспорта, так как иначе доставка продовольствия к отряду Паскевича была крайне затруднительна и почти невозможна. Разоренное местное население не имело ни запасов, ни перевозочных средств. Князь Мадатов хотя и сделал раскладку на жителей, но никто из них не вез ни хлеба, ни фуража. Паскевич просил прислать ему 2000 четвертей муки и доносил, что людям дают в день один фунт муки, а другой пшеницы, от которой делаются поносы. Ввиду почти безвыходного положения Ермолов приказал распустить войска на зимние квартиры, и желание императора действовать быстро и решительно не исполнилось.
Паскевич винил во всем Ермолова. Он доносил государю, что не знает никаких предположений главнокомандующего и «насчет общих планов военных действий, – говорил Паскевич[954]
, – он мне ничего не сообщал». Отношения между ним и Ермоловым были крайне натянуты: поставленные в неестественное положение, они враждебно смотрели друг на друга. Ермолов видел в Паскевиче соглядатая, присланного наблюдать за его действиями, а Паскевич считал свое положение мелким в сравнении с тем, какое ему было обещано в Москве. Ни тот ни другой не могли сохранить хладнокровия, и отсутствием его отличается вся их переписка.Предполагая разместить войска на зимние квартиры, Ермолов спрашивал Паскевича, находит ли он возможным поставить часть их в Бергушетском магале. «Не будучи приготовлен к такого рода вопросу, – отвечал Паскевич[955]
, – я буду иметь честь отвечать при первом моем рапорте. Не имея ни верных карт, ни людей, которые бы знали сей край хорошо, ибо даже и те, кои десять лет здесь находятся, доносили мне насчет здешнего края несправедливо; и там я находил кустарники, где бы следовало быть лесам, и голод там, где обещали совершенно хорошее продовольствие будьте уверены, что без моей заботливости отряд терпел бы совершенный голод. Вторжением моим в Персию я запасся на два месяца мясом; продовольствие вверенного мне отряда весьма поправилось, так что, давая по одному фунту мяса вместо одного фунта хлеба, оного достанет по 25-е число сего месяца».Подобные донесения только подливали огонь и разжигали страсть. Неприязнь друг к другу еще более усилилась, когда Ермолов приказал войскам, бывшим под начальством Паскевича, разойтись по зимним квартирам. Для наблюдения за неприятелем в Карабахе был сформирован особый отряд из шести батальонов пехоты[956]
, 14 орудий и четырех казачьих полков[957]. Сдав начальство над этим отрядом князю Мадатову, генерал-адъютант Паскевич отправился в Тифлис, где и занялся составлением обвинительного акта против Ермолова.Глава 28
С самого приезда из Москвы и по день возвращения в Тифлис из Карабага Паскевич тщательно собирал данные, чтобы обвинить Ермолова, удалить его от управления краем и самому занять его место.
Распуская войска на зимние квартиры и передавая начальство над теми, которые оставались в Карабаге, князю Мадатову, генерал-адъютант Паскевич произвел инспекторский смотр своему отряду, чтобы узнать внутреннее состояние войск и судить по ним о других частях, не бывших в отряде, «ибо, – писал он[958]
, – известно, что все войска, входящие в состав корпуса,