История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Таково было первое впечатление, произведенное войсками на генерала, только что приехавшего на Кавказ. Нет сомнения, что все сказанное Паскевичем было справедливо, что со стороны Ермолова были недосмотры и упущения, но того и другого не избег впоследствии и сам Паскевич, оставшись главным начальником войск и края. Кавказские войска не могли, конечно, представиться на смотр в том виде, в каком представлялись они Паскевичу внутри России, но если несколько месяцев кампании и один переход, например, через Балканы почти расстраивает части и уничтожает одежду, то что сказать о тех полках, которые года по два не видали своей штаб-квартиры, были раскинуты побатальонно и поротно на огромном пространстве и лишены возможности вести правильное хозяйство. При ежедневных стычках с неприятелем до инспекторских ли смотров? При несоразмерности боевых сил с охраняемым и умиротворяемым пространством можно ли держать полки в сборе, не перемешивая батальоны и роты? Многим полкам или отдельным батальонам приходилось, по необходимости, дробиться на части, смешиваться с ротами и командами других полков и ходить в бой под начальством старшего из штаб-офицеров, не разбирая – был ли он своего полка, пехотинец, артиллерист или кавалерист. Отстоявши честь и славу русского оружия и выручив товарищей другого полка, собранный наскоро отряд нередко шел далее, соединялся с какою-либо частью третьего полка, получал нового командира и бил врага точно так же, как со своим ротным или батальонным командиром.

В настоящее время многие истинно военные люди стремятся к тому, чтобы роты разных полков, сведенные в один батальон, действовали дружно, братски выручая друг друга и не справляясь о заслугах и достоинствах поставленного над ними начальника; чтобы они шли беззаветно за тем, кому поручено вести их в бой. На Кавказе этот обычай выработался давно в силу обстоятельств и существовал еще в двадцатых годах. Особенность войны с горцами не позволяла собирать в отряд роты одного и того же полка, но для отражения внезапно появлявшегося врага приходилось брать части, ближайшие к пункту тревоги. Собранным наскоро, таким отрядам случалось в течение одного года побывать в Кабарде, потом в Дагестане, несколько раз перевалить через хребты снежных, поднебесных гор и явиться в Закавказье. Трудные переходы заставляли отказываться от обоза и нередко бросать его, а необходимость поддержать товарищей, иногда за несколько сот верст, в неравной борьбе, отстаивавших достоинство России, вызывала форсированные переходы налегке.

Сподвижники Гулякова, князя Цицианова, Котляревского и Ермолова не справлялись, идет ли за ними обоз, но с одним сухарем и с одной рубахой, с запасом боевых патронов в старой, изношенной от беспрерывных походов суме и с твердою верою в могущество русского штыка били врагов, собравшихся против них в несоразмерном числе.

Хотя в своем донесении Паскевич и говорит, что от таких войск «выучки нельзя требовать, ибо они ничего не знают»[962], но они знали, как разбить персиян под Шамхором, потом под Елисаветполем и, конечно, без участия Паскевича в их обучении доставили ему бриллиантовую саблю. Впоследствии те же войска доставили ему титул графа и звание фельдмаршала. После штурма Ахалциха тем солдатам, которых ему стыдно было показать неприятелю, он писал в приказе, что в течение своей службы не видал храбрее, усерднее и терпеливее в трудах кавказского солдата[963].

Тот, кто хотя отчасти знаком с тем, что происходило в русской армии во вторую половину царствования императора Александра I, не станет особенно обвинять и Паскевича за его донесения о состоянии войск, – он скажет, что Паскевич отдавал дань своему веку и следовал за толпой, отделиться от которой и уйти вперед – есть удел немногих избранных.

Отечественная и следовавшие за нею войны, казалось, должны были установить правильный взгляд на воспитание и обучение войск, но на нас уроки прошлого как-то мало действуют и часто на деле выходит обратное. Войска были подчинены самой строгой и бесполезной муштровке, вытягиванию носка, ровности и темпу в ружейных приемах, блеску показа, а не целесообразности в движениях. Одежда шилась так узко и обтянуто, что нигде нельзя было ущипнуть[964]. Паскевич принадлежал к целой плеяде так называемых линейных генералов, предававшихся с увлечением тщательному ранжиру, равнению и церемониальному маршу. По возвращении своем в Тифлис и пользуясь отсутствием Ермолова, он занялся ежедневными разводами и учениями. «Я здесь завел форму, – писал он в одном из писем барону Дибичу[965], – разводы, ученья, приказал дивизионным командирам весьма строго, дабы занимались устройством и чтобы скорее обмундировались. Это весьма не нравится, и удивляются, что могу приказывать, а особливо исправлять. Но по крайней мере я для службы сделал ту пользу, что рядовые будут одеты и на будущую кампанию выйдут в исправности, ибо все вещи они оставили в штаб-квартирах».