История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

«Борьба против персидской армии предстояла неверная, – рассказывал Паскевич, – но мне ничего не оставалось делать, как только идти и разбить ее или умереть, ибо я видел странные действия Ермолова, которые заставляли предполагать или совершенное незнание его в военном деле, или желание, чтобы я был унижен неудачею. Мне кажется, тут было то и другое, ибо он и небольшой военный, и в намереньях своих был сомнителен».

Набрасывая тень на боевые достоинства Ермолова, Паскевич писал императору, что «кампания окончена – кампания испорчена», и испорчена тем, что ему не дали идти в Тавриз, что на каждом шагу он встречает «недоброе желание к общему благу». Паскевич видел только одни ошибки главнокомандующего и забывал, что нет людей, которые бы их не делали. На каждое распоряжение можно смотреть, по желанию, с лицевой или оборотной стороны, и, к сожалению, редко встречаются судьи, беспристрастно оценивающие дурные и хорошие поступки человека, поставленного во главе административной деятельности. Паскевич не принадлежал к числу таких судей: ни в одном донесении, письме или записке его не встречается теплого слова о Ермолове. Напротив, он видит в нем человека злоупотребляющего властью, интригана, неспособного быть начальником края и командовать войсками, но зато способного распечатывать чужие письма и читать их. «Я не мог прежде писать, – говорит Паскевич[970], – ибо письма и донесения были отдаваемы в Шуше и Тифлисе, где я весьма подозревал, чтобы не были вскрыты. Я здесь все подозреваю, после манеры, с которою со мною обходились. Я был окружен шпионами: нерасположение главного начальника распространилось и на его подчиненных. По приезде моем к отряду, я увидел, что окружен людьми, преданными генералу Ермолову, и что они не с охотою будут мои приказания исполнять; но я их заставил»(?!).

Последняя самообольщающая фраза встречается нередко в письмах и донесениях Паскевича. Велика заслуга А.П. Ермолова, как начальника, умевшего заслужить фанатическую преданность своих подчиненных, но еще более велик должен быть тот, кто из никуда не годных войск в состоянии сделать в два учения победоносные полки и в несколько дней подчинить своей воле людей, преданных противнику, и даже шпионов. Все это было сделано Паскевичем по его собственным словам. Счастливое сочетание обстоятельств с первых шагов службы сделало из него человека самонадеянного, неуступчивого, самовластного и резвого в обращении с подчиненными. Он тяготился подчинением и стремился к подчинению себе других. Имея позволение писать прямо императору, он широко воспользовался таким правом для достижения заветных целей и желаний. Не знакомый ни с особенностями края, ни с местными условиями, ни с характерами и достоинствами деятелей, Паскевич смело и безапелляционно клал свой приговор, будучи уверен, что противную сторону выслушивать не будут, а следовательно, справедливость его слов поверить трудно. Несмотря на то, он сам сталкивался с такими обстоятельствами, например, в оценке лиц, которые приводили к противоречию, и тогда, не стесняясь, он прямо говорил, что прежде их не знал.

«Более всех лживее и обманчивее, – писал Паскевич в одном письме Дибичу[971], – это генерал-лейтенант князь Мадатов. Я уверен, что продовольствие я мог лучшее иметь, если бы (он) усилие употребил, но все мешал. Притом же он весьма дурной управляющий (Карабагом) и, в распоряжениях своих, способностей не имеет, а только храбрый гусар. Он ненавидим в провинции (Карабагской); они (жители) вообще ему приписывают удаление ханов[972] самыми непростительными средствами. Я писал к генералу Ермолову, что он неспособен; Ермолов отвечал, что никто не знает так хорошо этого края, как он, и не только не хотел о нем объясниться, а распустивши мой отряд, его назначил командиром и к войскам оставшимся прибавил другие. Генерал Вельяминов его поддерживал, – они все друг друга поддерживают, и нет ничего труднее, как узнать истину. В продолжение кампании я не мог получить довольного числа повозок, отчего дальше не прошел. Впрочем, все ясно объяснил в рапорте моем государю императору. Прошу ваше высокопревосходительство не взять в дурное, что есть некоторые противоречия между моим поведением с некоторыми людьми и что после я про них говорю, но это оттого, что я о них не знал, а после уже о них получил сведение».