История воссоединения Руси. Том 2

Между так называемыми «старшими слугами» дома Замойских были люди с образованием докторским, чему доказательством может служить биография Фомы Замойского, написанная, по воспоминаниям, одним из его слуг, Журковским. [189] Эта биография, изложенная «simplici stylo et sine ornatu», [190] даёт понять, как жили дома люди, старавшиеся истребить, или по крайней мере обуздать казачество. В ней выступают на явь нравы и обычаи, достойные внимания историка и социолога. Единичные явления, представленные Журковским с простотой правды, дают нам высокое понятие о строе католико-русского общества в его аристократической сфере. Это были люди, видавшие всё лучшее, что произвела до тех пор Европа, усвоившие себе порядочность цивилизованного быта и проникнутые желанием общего блага, в том виде, как они его понимали. Это были, можно сказать, добродетельные римские граждане. По-видимому, этим достойным представителям польского элемента на Руси предстояла в потомстве прочная будущность. Но их погубило то, что они бессознательно были заражены принципом вельможества, крупного землевладения, всеподавляющего широкого хозяйства. Строгое, достойное классических римлян, применение к жизни этого рокового принципа привело их к печальному, непредвиденному никем концу: они должны были, со своим высоким умственным развитием, со своей предприимчивой культурой, даже со своими гражданскими заслугами и добродетелями, посторониться перед тем мотлохом, который они, по всем божеским и человеческим законам, как им казалось, должны были презирать, и презирали. Их положение в истории Польши и Руси — поистине трагическое: они процветали, аки финик, и высились, аки кедры ливанские, но пышный цвет и гордый рост были даны им как будто только для того, чтобы убогий и отверженный ими русин повторял торжествуя: «и мимоидох, и се не бе». Они не знали за собой пагубного греха, но тем не менее были обречены на гибель. О них невольно вспоминается, когда читаешь слова Иова: «Аще бо нечестие сотворих, не вем душой моею: обаче отъемлется ми живот». Поляко-руссы наши потеряли живот свой, свою политическую и народную будущность, а по учению политико-экономистов, даже и славу, которая принадлежит успеху, — не за то, что, по натуре своей, были злы и расположены к беззаконию, а за то, что изменили убогим и невежественным братьям ради богатых прелестников, ради просвещённых всемирных обманщиков. Они, если можно здесь выразиться по-народному, «потурчились, побусурманились, ради панства великого, ради лакомства несчастного».

Но покамест, в виду загнанной русской черни, спившейся с круга, озлившейся, как дурно третируемая собака, хищной и неисправимой в своей хищности, — в виду полуазиатцев казаков, противодействовавших государственной политике, стояла величаво и самосознательно деланная из русской Азии латинская Европа, стояла она под Карпатами, на самом сильном посту недобитков татарских. Так точно, не на своём месте, не в тон общей картине, красовалась и церковь этой деланной Европы, в виду церкви туземной, обветшалой и заброшенной прежними ктиторами своими. Так точно, иностранцем среди аборигенов, стоял и панский ксёнз, в виду отверженного русского попа, который только в простонародной корчме находил по себе компанию.

Аристократический дом Замойских, лишась, в 1605 году, главы своего, знаменитого канцлера королевства, представил пример внутреннего благоустройства не в параллель дому Острожских. Опекуны малолетнего сына его, Фомы, с благородной верностью принятому на себя обязательству, выполнили начертанный отцом план воспитания сына. Рассказ Журковского о том, как он, уже в 1609 году, когда Фоме Замойскому было 16 лет, начал служить ему в его комнате, [191] переносит нас далеко за Карпаты. Утончённость быта, порядочность жизни, строгость выполнения программы образования, в осиротелом доме Замойских, напоминают лучшее время возрождения наук в Италии, с исключением только итальянской чувственности, которой отнюдь не давали места в резиденции молодого магната.

С Фомой Замойским воспитывался Николай Потоцкий, будущий герой казацко-шляхетских войн, и ещё несколько молодых людей из знатнейших фамилий. Профессоры Замойской академии и старшие слуги, или лучше сказать вассалы дома, составляли такой учёный и рыцарский круг, в котором юноша мог обогатиться разнообразными, доступными для того времени знаниями и благородными примерами жизни. Любимой наукой молодого магната была математика, в приложении к военному делу. В архиве академической библиотеки, по словам Журковского, хранились фолианты чертежей и объяснений к ним, составленные собственноручно Фомой Замойским; но мало ли что погибло в этом архиве по милости нашего Хмельницкого?