История воссоединения Руси. Том 2

Здесь я прерву главную нить повествования и возьму побочную. Нам необходимо сделать общий обзор края; надобно нам, так сказать, проехаться по краю.

Прежде всего следует вспомнить, что это было время распространения иностранной роскоши в панском быту. Француз Блэз де Виженер говорит о литовских барынях, что они ни о чём больше не думали, как о нарядах да о любезничанье с окружавшими их чичисбеями, а писал он ещё в 70-х годах XVI века. Каштелян Мелешко, в своей сатирической речи на конвокационном сейме 1588 года, осмеивает обычаи, перенимаемые русскими панами от польских, и противопоставляет дорогостоющему быту простой быт предков. Он нападает на безнравственность, вторгавшуюся, на иностранный манер, в семейную жизнь панскую; он обвиняет Сигизмунда-Августа в том, что этот государь не подражал Сигизмунду I, отдыхавшему с простацкою русью от церемониалов пышной супруги своей, принцессы Сфорца, а вместо того, «называл себя ляхом» и ляшеский вредный элемент распространил в русском обществе. Папроцкий, этот Синбад мореход, странствовавший по морю южной славянщины, высадившись на подольский берег, противопоставлял простоту одежды знатных панов русско-подольских панам Великой и Малой Польши. Но это было во второй половине XVI века, когда запруда, не пускавшая моду, роскошь и разврат хлынуть из Польши в Русь, только что была снята Люблинской унией. Между тем Иоанн Вишенский самое отступничество русской иерархии объясняет желанием шляхетных архиереев таскать за собой множество разодетых слуг и наслаждаться их «красноглядством». Любовь польско-русских панов к заграничному просвещению имела своей подкладкой жажду утонченчённых удовольствий. Люди среднего состояния тянулись в путешествиях за Замойскими, а не имея средств держаться в высших иностранных кругах, образовывали свой ум и вкус в тавернах. Потому-то честный рыцарь Жолковский, в духовном завещании своём, предпочел дать сыну образование в Замойской академии и отозвался о молодёжи, воспитывающейся за границей, весьма невыгодно. Эта молодёжь, между прочим, развивала в себе, от нечего делать среди чужих людей, страсть к денежным играм, которой не были чужды и запорожские добычники. Сатиры, сохранившиеся в рукописных сборниках всякой всячины, так называемых silva rerum, уже с начала XVII века начинают смеяться над панами, которые проигрывали большие суммы и потом принимались за ремесло экономов и приказчиков над своими ободранными подданными. Людям, видавшим такие города, как Venezia lа bella и Genova superba, тягостно было проводить всё своё время с тёмными увальнями — соседями. От времени до времени, вырывались они, хотя бы под видом сеймованья, в Краков или Варшаву, и возвращались оттуда с новыми слугами, которых наглость так хорошо описывает Мелешко, и с запасом дорогой посуды, вин и разных предметов роскоши. Из своих домов, делали они копию варшавских палацов, а сами старались уподобляться королю королей или богачам-королятам, окружённым блистательными придворными, окружённым молодостью, красотой и умственным блеском, который выказывался в ловком словоизвержении. Мода являлась при этом божеством перед которым все преклонялись,

Лихая мода, злой тиран,

по выражению поэта, весьма верному. Тиранство её над поляко-руссами было тем безграничнее, что они, усваивая себе быт иностранного высшего общества, не могли усвоить его вкуса. Руководясь одной переимчивостью, которую так едко заметил в своих соотечественниках мудрец XVI века, Кромер, [220] модные паны и их пани и панны находились в неограниченной власти портных и парикмахеров, которые заставляли их служить манекенами для своих выдумок. Глядя на эту жалкую, получеловеческую жизнь из своей здоровой среды, украинский простолюдин, с свойственным ему сарказмом, сложил тогда пословицу: Сидить чорт та й плаче, що моды панам не достаче.