История воссоединения Руси. Том 2

Условленный выстрел из пушки дал знать Жолковскому в Лубнях, что Струсь занял свою позицию. Казаки до того потерялись, что допустили письменное сообщение между двумя полководцами. Жолковский приказал Струсю открыть с ними переговоры, пользуясь близким знакомством с Лободой, но отнюдь не начинать никакого боя. Казаки все ещё надеялись на мирные соглашения с Жолковским, которому не раз дали почувствовать на русском берегу Днепра, что бой может быть сомнителен на обе стороны. Но Жолковскому нужно было только выиграть время. Он, по своим предкам и месту рождения, был также русин, следовательно человек столько же хитрый, сколько и завзятый.

Коронное войско, с торжественным спокойствием сильного, прошло по лубенскому мосту и, без всякой со стороны казаков помехи, расположилось против казацкого табора так, чтобы, стоя отдельно от Струсева лагеря, отрезать казаков от пастбищ и от реки, а между тем иметь полную возможность сообщаться между собой и помогать друг другу. Так говорит Гейденштейн. Бильский пишет, что казаки одной стороной своего табора примыкали к непроходимым болотам реки Сулы, а кругом обступили их враги казачества в следующем порядке. С одной стороны стояли: Струсь, князь Кирилл Рожинский и Вишневецкий, с ротами: Ходкевича, Язловецкого, Фредра Собиского, Чариковского, Брекеша, Горностая и с остатком роты Вирниковой, которая потеряла своего ротмистра в битве под Белою Церковью. Всех было больше тысячи коней, как гусар, так и казаков, то есть легко вооружённых всадников. С другой стороны стоял гетман со своей ротой и со своим полком, в котором были роты: Щасного-Гербурта, Ковачевского, Гурского, Сладковского, Тарнавского и королевская пехота под начальством венгерца Лепшена, — всего до полуторы тысячи. Другой стоявший с этой стороны полк каменецкого старосты Потоцкого заключал в себе роты: Стефана Потоцкого, Якуба Потоцкого и Яна Зебжидовского, князя Порыцкого, Даниловича, Гербурта, двоих Пшерембских, Плесневского, Уляницкого, — всего тринадцать сотен. Там же стоял и князь Огинский с Литовским войском своим, которого было одиннадцать сотен коней. Наконец, с третьей стороны стояла обыкновенная стража. Я вызвал всех на перекличку, для славы или бесславия, как угодно кому разуметь казацко-шляхетское дело.

Казаки отаборились в четыре ряда возами и фургонами, а кругом окопались рвом и валом; так что возы за ним скрылись. В воротах насыпали они высокие горки и поставили на них свои арматы, а внутри табора поделали высокие зрубы, и наполнили землёй, чтобы стрелять с них подальше из гармат. Так описал их табор Бильский, конечно со слов очевидцев.

В тот период своего образования, более нежели когда либо, казачество держалось приёмов татарской тактики, основанием которой служила быстрота передвижений. Главную военную статью составляли у них кони, которые в безлюдном краю, среди редко рассеянных номадов, служили казакам пищей, так же как и татарам. На этой статье сосредоточил Жолковский всё своё внимание. Вместо того, чтобы ломиться в казацкий табор, он посылал небольшие отряды войска отбивать у казаков пашу. По этому поводу ежедневно завязывались битвы, в которых, по словам Гейденштейна, поляки брали всегда перевес над казацким многолюдством своей отвагой и дисциплиной. Казаки, после первой стычки, обыкновенно уходили к своему становищу, но там оборачивались на разгорячённого преследованием врага, и часто знатные паны доставляли осаждённым отраду своей гибелью. Так протекло четырнадцать дней, тяжёлых и для осаждающих. Коронное войско было постоянно под оружием, кони — под седлом; живность привозили издалека, и потому она продавалась дорого. Но приз был так интересен для жолнёров, что все труды и неудобства своего положения сносили они без малейшего ропота.