Результатом этих заработков, этого последовательного увеличения роста казацкого социального тела, были, между прочим, новые успехи колонизации между Днепром и Днестром. Идея украинского движения (своего рода Drang nach Osten), после отчаянного и неудавшегося казакам бегства в половецкую землю, опять сделалась мыслимой в территориальном значении своём, не взирая ни на панов, которые жаждали только крепостной колонизации, ни на мусульман, которые «оттоманской землёй» считали всё пространство, занимаемое когда-либо подвижными сёлами татарскими. Эти две враждебные казачеству силы, турецкая и польская, были, покаместь, развлечены делами, поглотившими всё их внимание, потребовавшими всего их времени, истощавшими все их ресурсы, и потому ничто не мешало казачеству расти шире и шире. На взгляд поверхностный, история борьбы казачества с панами как будто прервалась лет на 20 после погрома казаков под Лубнями; но в сущности прекратились только те явления, которые, по прежнему взгляду на былое, считаются главным предметом историографии: казаки не дрались больше с коронными и панскими войсками: они только ремонтировались. Их походы в Московщину, имевшие этот, а не иной жизненный смысл, введены историками в повествование о польско-московских смутах, под рубрикой накопления всякого сброда, привлекаемого войной. Социальный организм этого «сброда» безразлично смешивался ими с безличными и бесцветными в истории шайками; а земли, обеспечиваемые дома военно-разбойницкой деятельностью казаков, «Volumina Legum» приписывали к панским, под названием «пустынь», которых, разумеется, паны без казаков никогда бы не отмерили себе саблей. Кто выдвигал вперёд самые опасные форпосты, кто возвращался по нескольку раз на селища и замковища, облитые кровью и засыпанные пеплом, — об этом не находим в обширных «Volumina Legum» ни одной строчки да и в полевых транзакциях в посольских переговорах, в официальных письмах о событиях дня, лишь мельком проглядывает факт, очевидный для нас со времён Претвича, — именно: что колонизация опустелой Руси совершалась под прикрытием казачества, и что правительство польское, следовательно панское, только потому не замкнулось в определённые границы, что казаки, подвигаясь вперёд и вперёд, не давали ему замкнуться. Эти разбойники, враги польской государственности, вели панов-государников на буксире, приневоливали их выдвигаться вперёд и вперёд.
Из числа опасных форпостов по пограничной линии Днестра (zacna rzeka, говорит о нём Жолковский), сделались в этот тёмный период известны на Днестре, ниже Подольского Каменца, Камянка, Рашков, Бершада. Бершаду «осадил», то есть населил, на пустом урочище, «осадчий», или колонизатор, коронного крайчего, князя Корецкого, по прозвищу Босый. Этот княжеский староста пользовался большой популярностью и, с замковыми казаками, удерживал разлив мусульманской силы по направлению к Брацлаву, Острогу, Тернополю, Львову. [95]
Сперва он жил на реке Боге; теперь перешёл на Днестр. О его подвигах знали на всём пространстве от Днестра до Дуная; знали и в самом Константинополе, так что наконец, в 1616 году, притон Босого сделался одним из главных пунктов переговоров между двумя государствами, Турцией и Польшей. Турки настаивали, и настояли, на его уничтожении. Но пока до этого ещё не дошло, султан писал о нём и о других днепровских казаках к Сигизмунду III письмо, характеризующее этот, до сих пор мало известный момент нашей истории. «Паланки, в которых живут казаки», говорил султан, «построены по заключении между нами мира. Вместо того, чтобы их, согласно нашему договору, разрушить, вы недавно снабдили живностью, военными людьми и арматой. Так, недалеко от Тягини (за Днестром) основана паланка Босого, в которой живёт немало этих разбойников. Недавно из Очакова ехало 27 человек. Разбойник Босый захватил 25 из них в плен, а два человека ушли и объявили об этом нападении. Разве можно назвать это миром? Для обеих сторон выгодно будет разрушить Босого паланку, а также Корсунь, Белую Церковь, Черкассы, Переяслав и другие подобные им, построенные по заключении между нами мира: пусть не расторгают мирных отношений. Доколе эти новые паланки не будут сравнены с землёй, до тех пор казацкие разбои не могут быть остановлены. Или сами их уничтожьте, или нашим войскам не мешайте их разрушить. Этим укрепите вы прежнюю дружбу и мир между нами. Тогда мы и татар удержим от набегов. А если вы ни того, ни другого не сделаете, это послужит нам доказательством, что паланки основаны с вашего согласия, и мы не только не станем удерживать орду от набегов, но ещё сами будем посылать её в ваши владения».Таким образом колонизация пустынь выходила делом не шуточным: казацкими ли, или шляхетскими головами, только непременно надобно было за неё расплачиваться. Но бросим взгляд на то, что делалось в старых поселениях.