История воссоединения Руси. Том 2

Двадцатилетие с погрома Наливайка и обнародования церковной унии, двух важных событий польско-русской истории, вывело на сцену иных деятелей равноправности и иных подвижников православия. О первых будет речь далее; о вторых замечу теперь, что это не были уже бессильные крикуны и болтуны, наполнявше архивы двусмысленными актами: это были реально деятельные личности, у которых слово было обоюдоострым мечом, заграждавшем уста клеветникам и водворявшем силу, новую в тогдашней отрозненной Руси, силу науки и самосознания. Приютясь, на первый раз, под полою у людей полноправных и неприкосновенных для насилия, [96] точно старинная алхимия, эта полусерьёзная, полусмешная бабушка химии, странствовавшая из замка в замок, — просвещение русское вышло из-под хранительной сени великодушно-тщеславных магнатов на открытую арену, вышло в народ и засело кругом мещанских и поповских очагов. В то время, когда в Остроге, на могиле прославленного историками Константина-Василия, бесцеремонно водворились католики, как на своём давнишнем займище, — Львов, Вильно, Витебск и Киев готовили, в новом поколении, интеллигенцию в духе Иоанна Вишенского. Отсюда, из мещанской среды, из убогих священнических домов, из домов так называемой низшей шляхты [97] брались типографы, полемики, богословы и школьные учителя, поднявшие народную борьбу с враждебным элементом выше казацкого уровня. Голос ревнивого охранителя родной церкви, Иоанна Вишенского, не был, конечно, явлением исключительным. Самая сила его, чувствуемая даже через два с половиной столетия, показывает, как обширна была аудитория: ибо всякая сила единичной личности пропорциональна могуществу представляемой ею и создавшей её массы, которую она, в свою очередь, ведёт далее… Афон сделался в то время, можно сказать, Синаем для отрозненной Руси. Освящённый воспоминаниями со времён преподобного Антония, который там получил монашеское пострижение, он заменил для нас на время самый Царьград с его беспомощным патриархатом. Монашество, отшельничество, отчуждение прелестей мира и всякие скверны его, уже и во времена варяго-русские держало знамя церкви выше, нежели духовенство белое, которое было связано с князьями и боярами не столько духовными, сколько материальными узами. То же самое монашество и отшельничество подняло и теперь это знамя высоко над отрозненной Русью. В то время, когда создатели и благодетели святых храмов наших собственными руками превращали их из домов молитвы в вертепы разбойников, — на Афонской горе, среди жестокосердого агарянства, залившего древний христианский мир, — точно ковчег на Арарате, сохранилась обуреваемая церковь русская, во всей чистоте и строгости своих преданий. Она ждала, пока затихнут хоть немного бури житейских напастей, и дождалась: в 1620 году, величайшем из всех годов новой исторической эры нашей от татарского лихолетья, предсказания инока Иоанна сбылись: Киев ещё раз явился религиозным, хранимым просвещённой иерархией центром православной Руси. И вот, в то время, когда в знаменитом городе Остроге перестал действовать в пользу православных типографский станок; когда наука из-под полы развлечённого множеством интересов магната перешла в общину мелких людей, сосредоточенных на своём русском быть или не быть; когда мещане начали искать спасения церкви и веры своей в учёных бедняках и общими заботами устраивать при церквах школы; когда к первым рассадникам самобытного просвещения, Львову, Вильне, Витебску, прибавился Киев, запущенный бывшим его воеводой, но предназначенный ко вторичному возрождению Руси, — казаки, эта стоявшая вне закона корпорация, продолжали делать своё никому непонятное, для всех чужое, а для многих крайне досадное дело. Воинствующая церковь, олицетворяемая стойким мещанством и благочестивым духовенством, с одной стороны, и воинствующие защитники христианского мира от магометан — с другой, мало обращая друг на друга внимания, шли параллельными дорогами к одной и той же цели — к восстановлению русского общества из убогих остатков, к восстановлению народа русского путём самосознания, к воссоединению Руси отрозненной и низведённой до собрания панских волостей, с той страдавшей и боровшейся иным способом Русью, которая образовала из себя государство и по справедливости называлась Великой. Проследим по отзывам врагов и хулителей казачества (так как других источников у нас не имеется), каким образом это полуполитическое тело, при всей своей кажущейся дезорганизации, приходило последовательно от силы в силу.