Во время захвата корабля, турки и татары грозили ему, что отправят в Царьград; пускай-ка там расспросят у него: зачем это он ездит к хану граничиться по Чёрное море [102]
да наводит сюда казаков! Потом требовали, чтобы посол, именем короля, приказал казакам возвратить галеру и товары с корабля. Посол отвечал: что это своевольные люди, а не подданные короля; что они столько же послушаются королевского посла, сколько и самих турок; что он, Писочинский, сам боится их не меньше, как и белгородцы. Насилу успел бедный «недоляшок» отречься от завзятых соотечественников и удержать за собой неприкосновенность посольского звания перед раздражёнными турками и татарами.В день отплытия казаков, из Царьграда пришло в Белгород четыре галеры, предназначавшиеся для перевозки татар из Очакова, для похода в Венгрию. Им тотчас бы следовало пуститься за казаками в погоню; но страшное для Польши могущество турок опиралось на шатком основании — на янычарах. Этот избалованный цареградскими деспотами народ подражал им самим в любви к азиатской неге и весьма неохотно ходил на войну. Любимой деятельностью янычар была торговля. Оружие носили они для красы, для защиты от посягательства таких же, как сами, варваров, да для разбоев и грабежа, которые всегда сопутствовали торговле в грубом состоянии гражданского общества. (Не сопутствуют ли они и ныне, карфагенянам XIX века, обитателям так называемого
Королевского посла между тем осаждали чиновники санджака вместе с послами крымского хана. Они упрекали короля в том, что он не хочет обуздывать казаков, а мог бы это делать, если б хотел. Ведь всё это люди из его государства, а также из владений «князя Василия», князя Збаражского и других панов, подданных королевских. Перечисляли раздосадованные турки и татары даже города и посады, в которых живут казаки. Писочинский доказывал им «more solito», что это — скопище людей из разных наций, между которыми есть, конечно, и королевские своевольники. «Оглянитесь на себя», говорил он: «у вас, в центре вашего государства, бунтовал лет десять Корай Язычи, природный турок, собравши вокруг себя людей той же самой нации вашей. Что хотел он, то и выделывал, сколько ни посылал ваш император против него войска. Наконец, вот недавно умер, но на его место вступил родной брат его Рустан, с которым ещё труднее вам справляться, и вы не приберёте ума, что с ним делать. [105]
Ну, а этого пирата Бурат-райзу, который так давно разбойничает на Белом море и самому императору причиняет всякие досады и убытки, почему вы не усмирите? Когда казаки в земле моего государя жгли замки и города, когда грабили власти, убивали людей, брали в плен, вступали с нами в битвы, государь мой никому не жаловался и никого не обвинял, хотя между казаками довольно ваших турок и татар. Он собственными войсками велел поражать наголову Наливайка, Лободу, Косинского и других казацких предводителей с их огромными разбойничьими войсками; он карал их жестокими муками. [106] Но это разбойницкое скопище опять всё больше и больше собирается из разных государств, в том числе и из ваших собственных. Ведь и морских разбоев казацких никогда не бывало, пока ваши турки райзы не пристали к казакам и не научили их воевать, как люди, хорошо знающие море и опытные в науке мореплавания, без чего на море ходить невозможно. [107] Сами виноваты вы в том, что таких учителей выпускаете от себя. Вы не разрываете мира с нами, когда ваши белогородские люди вторгнутся к нам, хотя называете их, также как и наших, казаками: вы только приказываете побивать их. Следовательно и мы не нарушаем договора казацкими вторжениями». — «На всё это», заключает свой рассказ Писочинский, «не отвечали они мне ничего rationibus, и остались при своём мнении».