История воссоединения Руси. Том 2

Это известие больше встревожило, нежели обрадовало королевское правительство. «Легко понять», толковали королевские советники, «что это замысел против нас. Искать турецкому войску казаков по диким полям, по пустыням, по Запорожью, или строить на быстром Днепре замки — в этом нет смысла. Под предлогом истребления казаков, поганин ищет расширения границ своих». [115] Коронный гетман поспешил на границу польских владений и «стоял едва не в глазах неприятельских, с большим сердцем, нежели войском», как говорено о нём на варшавском сейме. [116] Для усиления своего войска панскими почтами, он просил трибунальских депутатов отложить свои заседания или уволить по крайней мере некоторых панов от участия в судах и от ведения дел их; но столько набралось казусов по части шляхетского самоуправства, что трибуналисты не решились отсрочить заседания. Такие поступки, какие позволил себе безнаказанно (яко человек сильный) князь Острожский с невесткой, такие войны, как между Стадницким и Опалинским, в которых профанировалась даже святыня церквей, принадлежавших к имениям противника, [117] отнюдь не были ни единичными, ни редкими случаями. Хотя польские летописи представляют иногда примеры наказания за подобные преступления, как инфамией и баницией, так и публичным снятием буйной головы с плеч; но шляхтичу оставлено было средство умилостивить карающую руку закона: он должен был совершить подвиг, достойный покаяния. Таким подвигом была защита границ от неприятельского вторжения или битва с ним в самих границах. [118] Преступников между шляхтой было всегда много, и если целые десятки «экзорбитанций» приписывались Яну Замойскому, то много ли было между панами таких, которых бы не за то, так за другое нельзя было привлечь к суду? Даже и в настоящем случае столько имелось в виду преступников, что из них, с их почтами, могла бы составиться целая армия. Зная это, король, со своей стороны, упрашивал «трибуналистов», многократно повторённым универсалом, отложить суды свои, потому что никто не пойдёт спасать отечество от наступающего на Польшу, под благовидным предлогом, турка, если другие должны будут в это время «stawać do prawa». [119]

Это обстоятельство было одной из причин, почему пограничные паны беспрестанно задирали свирепого соседа: потому что, после всякого задора, по неволе были призываемы под королевские знамёна. Этим обстоятельством объясняется также и то, что казацкое своевольство, раздражавшее турок, далеко не приводило пограничных панов в такое негодование, какое выражали сеймовые конституции и королевские универсалы. Часто оно было водой на панские колёса, и вот почему королевские мандаты против казаков и множество комиссий, назначаемых для их обуздания, приводились в исполнение весьма вяло, а иной раз просто сдавались в архив. [120]

Ополчаясь против турецкой силы, коронный гетман старался подавить в то же время и силу казацкую, если не vs, то consilio, как он выражался. Он доносил от 30 октября из Бара, что казацкие послы были не прочь принять предписанные казачеству ограничения, но, для получения согласия всего Войска Запорожского, необходимо недель пять времени. (Обыкновенная выжидательная проволочка, в течение которой казаки могли понадобиться правительству так точно, как и паны, накуралесившие по-пански.) Между тем коронный гетман, communicato consilio с товарищами назначенной королём комиссии, расположил пешее и конное войско своё по берегу Днепра, начиная от Киева и до Черкасс, «для острастки казакам, чтобы видели они, что serio res agitur, и покорились воле комиссаров». [121]

Очень бы кстати было ему теперь составить казацкую комиссию из крупных землевладельцев пограничных воеводств. Под предлогом этой комиссии, он бы двинул в поле великих панов с их импозантными почтами, и одним этим уже отвратил бы набег татарский, который всегда предшествовал вторжению турок. Его старания не удались, и ему стоило больших трудов отвратить наступавшую грозу.