История воссоединения Руси. Том 2

Казаки заблагорассудили прислать к коронному гетману своих уполномоченных, и в конце октября, в обозе над Росью, у села Ольшанки, состоялась так называемая Ольшанская комиссия. Она заслуживает полного внимания читателя: она важнее казацких и шляхетских походов для историка. В ней сказывается сила, погрознее той, которая разрушила Синоп, — сила спокойного самосознания.

Казацкие уполномоченные смиренно выслушали акт, составленный королевскими комиссарами вместе с землевладельцами Киевского воеводства, во время съезда их на сеймик для выбора депутатов. Казакам поставлялось на вид, что они большими купами и просто целыми войсками вторгаются в соседние земли; что они «выходя на влость», притесняют и разоряют людей всякого состояния; что они, наконец, где бы ни появились, «выламываются из юрисдикции панов и их наместников, а свою новую, никогда не бывалую за предков юрисдикцию выдумывают». Всему этому (продолжали комиссары) одна причина: wielkość gromad, при которой и сами казаки не могут устроить между собой надлежащего порядка; а потому комиссары постановляли, чтобы людей, называющихся запорожскими казаками, не было больше одной тысячи, «которые бы жили на обыкновенных местах, данных королём их старшим, не выходя на влость». Для того, чтоб им было чем жить, они будут получать, согласно постановлению короля Стефана Батория, «по червонцу на каждого и по поставу сукна каразии на каждого. [165] Жолд этот (говорится далее) казаки будут получать ежегодно в Киеве на святках. Прочие же, где бы ни находились в духовных и светских имениях, чтобы с этого времени не назывались больше казаками, не собирались в купы и никаких юрисдикций себе не присваивали, а были бы во всём послушны панам, начальству своему, наравне с прочими подданными, кто под кем жительство и обиход свой имеет. Если же окажутся непослушные, то на таких все землевладельцы Киевского воеводства немедленно вооружатся и настоящее своё постановление приведут в действие, каковое постановление, для всеобщего сведения, вносится в замковые книги житомирские и киевские. А чтобы гасить огонь в искрах и не давать ему запылать пламенем, паны повелевали всем правоправящим членам своего сословия хватать каждого, кто бы кликнул клич для сбора народа в купы, и без всякого милосердия карать смертью. Кто же из державцев или панов стал бы смотреть per conveniam сквозь пальцы на сбор таких куп в своих поместьях, а пожалуй и сам стал собирать в купы разных буянов, таковой будет позван в трибунал, intra causas officii extra Pallatinatum, и наказан смертью, а если бы не явился для оправдания, лишением чести. Даже за доставку на Низ съестных и других припасов шляхтич будет наказан смертью по рассмотрении улик в трибунале, а Plebeius — тотчас же, irremissibiliter. В заключение составленного в Житомире акта, сказано: «Монастырь Трахтомировский, как пожалованный им от короля и Речи Посполитой, останется при них, впрочем не для чего-либо другого, как для того, чтоб он был убежищем старым, больным, раненным, для проживанья до смерти; собирать же и сзывать в купы, как где-либо, так и там, воспрещается. В противном случае, это пожалование короля и Речи Посполитой будет ими утрачено.

Киевским воеводой на то время был сам коронный гетман Станислав Жолковский. В грозном комиссарском акте мы видим ex ungve leonem. Но странно было с его стороны запугивать смертной казнью людей, которые шли в запорожцы, имея в перспективе быть посаженными на кол, четвертованными, и колесованными, [166] которые выпускали из рук знамёна только падая на трупы братьев своих, [167] которые решились скорее быть вырезанными поголовно, нежели выдать панам так называемых их подданных, [168] — всё равно как странно было со стороны панов предлагать казакам войти в объём одной тысячи, тогда как сам же коронный гетман писал, что их теперь несколько десятков тысяч. В правительственной пропозиции на сейм 1615 года сказано, что казаков, предпринявших одновременно два похода, было до 30.000, [169] с теми же, которые проживают в разных местах, насчитывали государственные люди тысяч до 40. Антишляхетская беззаконная республика выросла и готова была померяться силами с республикой законной, а её продолжали третировать, как слабого ребёнка. Такова была уверенность польского льва в могуществе лисьих мер, которые всегда пускал он в ход, когда не надеялся на открытую силу. «Więcśy proficitur consilio, niżeli vi», писал он к королю, как мы видели выше. Но в это время казаками правил человек, превышавший умом, силой воли и благородством взгляда на борьбу с панами всех украинских гетманов, сколько их ни было от Остапа Дашковича до Кирила Розуменка. То был Петро Конашевич-Сагайдачный. Ему-то принадлежала честь ведения Ольшанской комиссии со стороны казаков, «заглушавших один другого криком на своих радах», такого ведения, которое дало полное торжество казацкой силе над шляхетской, без пролития русской братней крови ни с той, ни с другой стороны. [170] Об этом будет подробно рассказано в следующей главе.