Хрущев сказал мне: «Скоро поднимется большая буря!» Я ответил: «Никита Сергеевич, только бы лодка не опрокинулась!» А он: «Ну, теперь уже слишком поздно отступать!»
В Шёнебергской ратуше, резиденции правящего бургомистра Западного Берлина, шло чрезвычайное совещание. Вилли Брандт и его близкий друг Эгон Бар понимали, что в сложившейся кризисной ситуации Хрущев может использовать разделенный город как рычаг давления для отвлечения внимания или для мести. Американцы боялись новой блокады Берлина и заранее позаботились о создании нового воздушного моста. Брандт и Бар всерьез обдумывали «через все доступные радиостанции призвать к восстанию в зоне, а народную армию — отказаться выполнять приказы против Берлина и повернуть винтовки в другую сторону». Оба они, как говорит Бар сегодня, были убеждены, что люди последовали бы за таким призывом.
Утром в среду 24 октября перед Кубой опустился занавес блокады. 19 кораблей заняли свои позиции таким образом, чтобы находиться вне досягаемости советских МИГ-21.
В 800 км к востоку от Кубы вокруг острова опустилось кольцо, которое с каждым часом становилось плотнее. Вскоре образовалось второе кольцо из 41 корабля с 20 000 человек на борту.
В четверг 25 октября около восьми утра в военно-морском штабе в Пентагоне царило немыслимое напряжение. Еще несколько минут, и произойдет первое столкновение американского и советского кораблей. «Бухарест» назывался советским нефтяным танкером. Разведывательные самолеты подтвердили: подозрительного груза на борту нет.
То, что во время ракетного кризиса Берлин для военного вторжения беззащитно лежал на блюдечке, стало тяжким бременем для тех, от кого зависело принятие решений.
Судно пропустили через рубежи заграждений.
«Мы пропустили одно это судно, — объясняет Роберт Макнамара, в то время министр обороны, — поскольку опасались, что у Хрущева, возможно, не было достаточно времени, чтобы всем своим капитанам дать ясные инструкции, или, может быть, не работала радиосвязь именно с этим грузовым судном, курсировавшим у берегов Кубы».
Министр обороны вел жаркий спор со своими адмиралами, упрекавшими его в том, что он вмешивается в их дела. Однако Макнамара видел блокаду только как политический рычаг, а как не военное мероприятие. Для некоторых из начальников штабов этого было мало. За спиной президента США и его министров они не скрывали недовольства. Кремлевский руководитель Хрущев смирился с блокадой, хотя пропаганда говорила об обратном, но мог ли он это себе еще позволить? Материалы для изготовления оружия среднего радиуса действия давно находились на острове.
Мы придумали блокаду, чтобы взвалить вину на Хрущева и оставить ему право принимать решение, будем ли мы дальше подниматься по лестнице эскалации.
Что делать, господин президент? Каким будет следующий ход в покере, где на кону война и мир? В это время в соборе Святого Петра в Риме начался Второй церковный собор: епископы со всего мира обсуждали будущие католической церкви, а папа Иоанн XXIII направил обоим противникам настоятельный призыв к миру. Но испытание нервов пока продолжалось: все вооруженные силы стран Варшавского договора были приведены в полную боевую готовность. От Лапландии до Черного моря две вооруженные до зубов армии ожидали войны.
25 октября в Совете безопасности ООН конфронтация достигла сенсационной кульминации в обмене словесными выпадами между послом США Стивенсоном. и его советским коллегой Зориным. Стивенсон в прокурорской манере спросил Зорина: «Сэр, позвольте задать вам простой вопрос. Вы, посол Зорин, отрицаете, что СССР установил и продолжает устанавливать на Кубе ракеты средней дальности и межконтинентальные ракеты? Да или нет?» Зорин ответил: «Я не в зале американского суда, сэр». Сегодня мы знаем, что Зорин действительно ничего не подозревал. Жертвами чрезмерной секретности в действиях Москвы стали ее собственные послы. В те дни действительно было лучше знать не все. О том, что в Висконсине голодный медведь по ошибке вызвал атомную тревогу, которую предотвратили в последнюю минуту, мировое сообщество так и не узнало.