История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1

Для собственно сечевой церкви Межигорский Спасо-Преображенский монастырь ежегодно присылал, обыкновенно в сентябре месяце, двух иеромонахов, одного дьякона и одного или двух уставщиков; кроме того, при сечевой церкви имелись и пономари, как это видно из синодика Нехворощанского Заорельского монастыря 1714 года, на одной из страниц которого сделана приписка: «Род паламаря сечового Ивана Гаркуши»[788]. Все духовные лица, присылавшиеся из Межигорского Спасо-Преображенского монастыря в Сечь, кроме монахов, отправляемых в Самарско-Николаевский монастырь, могли оставаться, подобно светской войсковой старшине, на своих местах только один год: от сентября одного года и до сентября другого; исключения из этого общего правила делались лишь для весьма немногих, особенно достойных лиц, и то «с войсковой ласки», а не по желанию киевского монастырского начальства. Нужно думать, что такая частая смена духовных лиц в Сечи делалась ввиду того, чтобы не давать духовенству возможности глубоко пускать корни в земле запорожских казаков и тем гарантировать общественную свободу со стороны притязаний духовной власти; оттого духовные лица не имели никакой правительственной власти в среде запорожских казаков: «напротив того, – как пишет Мышецкий в «Истории о казаках запорожских», – сами войсковой старшине повинны бывали и делали все по повелению их»[789] и вообще не смели вмешиваться в какие бы то ни было мирские дела, исключая заступничества за преступников и присутствования при публичном наказании в церкви на случай учинення кем-либо из казаков правонарушений[790]. Что касается белого духовенства, назначавшегося в приходские церкви вольностей запорожских казаков, то для того, чтобы иметь право служить в запорожском войске, оно сперва являлось к начальнику запорожских церквей, потом приносило присягу на верность Кошу и только после этого получало известные приходы и паству[791]. От духовных лиц, присылавшихся в Сечь, требовалось прежде всего безбрачие, оттого Межигорский Спасо-Преображенский монастырь всегда назначал к сечевым казакам монахов, кроме приходских церквей, куда могло быть посылаемо и семейное духовенство; затем от духовных особ требовались начитанность в слове Божием, красноречие, голосистость, особенно от дьяконов, и трезвость; сам начальник запорожских церквей должен был каждый воскресный и праздничный день говорить проповеди, непременно наизусть, на языке малороссийском[792]; не подходивших к этим требованиям запорожские казаки тот же час высылали из Сечи; вполне подходивших оставляли у себя и оказывали им большое уважение.

В важных церковных случаях, например построении новых церквей, Запорожский Кош, насколько видно из множества документов XVIII века, обыкновенно обращался за благословением непосредственно к киевскому митрополиту, на что последний отвечал сечевому товариществу духовными грамотами; после учреждения в Запорожье так называемого наместнического правления, около 1760 года, сношения Коша с митрополитом несколько осложнились: помимо Коша, митрополиту писало и духовное наместническое правление за подписью «крестового наместника». Нужно думать, что эта процедура придумана была именно ввиду того, чтобы поставить запорожскую церковь в непосредственную зависимость от русского престола, к чему правительство стремилось уже с половины XVIII века, когда особым указом «крепчайше» повелевалось запорожским казакам, «дабы они впредь без дозволения епархиального своего архиерея никого к священнослужению допускать отнюдь не дерзали»[793].

Содержание селевому и вообще всему запорожскому духовенству давалось частью из войскового жалованья, присылавшегося ежегодно в Сечь из русской столицы, частью от продажи церковных свеч, от сборов за перевозы, от всяких ловель, торговых лавок, питейных доходов – шестая бочка от привозимых в Сечь вина и водки[794], а больше всего от щедрых подаяний, духовных завещаний и военной добычи: у запорожских казаков XVI, XVII и XVIII веков было во всеобщем обычае перед смертью давать часть своего достояния в церковь «на помин казацкой души»; так же точно было у них в обычае, после возвращения из военных походов, делить свою добычу на три части и первую часть, «от всякого меча и весла», отдавать в монастыри и церкви собственного и чужого края, как это поется в дошедших до нас казацких думах: