История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Я явился назавтра к Денис, когда вся приглашенная компания была уже там. Первый, кто бросился мне на шею, был молодой танцор по имени Обри, которого я знал в Париже фигурантом оперы, затем в Венеции первым танцором серьезных танцев, и достаточно знаменитым, чтобы быть любовником одной из первых дам и в то же время миньоном ее мужа, который без этого не простил бы своей жене, что стал его соперником. Обри играл в эту игру с ними и зашел в ней так далеко, что спал между ними обоими. Государственные инквизиторы в начале поста отправили его в Триест. Десять лет спустя я встречаю его у Денис, где он представляет мне свою жену, танцовщицу, как и он, которую зовут Ла Сантина, на которой он женился в Петербурге, откуда они приехали, чтобы провести зиму в Париже. После взаимных приветствий с Обри я вижу подошедшего ко мне толстого мужчину, который сказал мне, что мы были друзьями двадцать пять лет назад, но были столь молоды, что не можем друг друга узнать.

– Мы были знакомы в Падуе, – говорит он, – у доктора Гоцци, и я Жозеф да Лольо.

– Я помню. Вы были приглашены на службу императрицы России в качестве высококвалифицированного исполнителя на виолончели.

– Точно. Я возвращаюсь теперь на родину, чтобы больше ее не покидать; и вот представляю вам свою жену. Она родилась в Петербурге и она дочь знаменитого профессора скрипки Мадониса. Через восемь дней я буду в Дрездене, где устрою себе праздник, обняв м-м Казанова, вашу мать.

Я был очарован, оказавшись в этой прекрасной компании, но видел, что воспоминания двадцатипятилетней давности не нравятся моей очаровательной м-м Денис. Повернув разговор в сторону событий в Петербурге, в результате которых взошла на трон великая Екатерина, да Лольо сказал нам, что, будучи слегка замешан в заговоре, он решил принять разумное решение просить отставки, но он стал достаточно богат, чтобы иметь возможность провести остаток дней у себя на родине, ни в ком не нуждаясь.

Денис сказала нам, что всего десять-двенадцать дней, как ей представили одного пьемонтца по имени Одар, который также покинул Петербург, после того, как держал в руках нити всего заговора. Царствующая императрица приказала ему уехать, подарив сто тысяч рублей.

Этот человек направился купить землю в Пьемонте, полагая жить там долго и спокойно, будучи в возрасте всего сорока пяти лет, но он выбрал плохое место. Два или три года спустя молния влетела в его комнату и убила его. Если этот удар был нанесен ему всемогущей и невидимой рукой, то не был ли это гений-защитник Российской империи, который захотел отомстить за смерть императора Петра III. Если бы несчастный монарх, однако, был жив и правил, это привело бы к тысяче несчастий.

Екатерина, его супруга, отправила, хорошо вознаградив, всех иностранцев, которые помогли ей свергнуть своего мужа, своего врага, врага ее сына и всей русской нации; и она была благодарна по отношению ко всем русским, которые протянули ей руку помощи, чтобы удержать на троне. Она отправила путешествовать всех знатных людей, кто имел основания не любить эту революцию.

Да Лольо и его красивая жена заставили меня думать о том, чтобы направиться в Россию, если король Прусский не найдет мне применения, как я хотел. Они уверили меня, что я составлю там свою судьбу, и дали мне хорошие рекомендательные письма.

После их отъезда из Берлина я стал нежным другом Денис. Наша близость началась после ужина, по случаю конвульсий, которые с ней случились и длились всю ночь. Я провел эту ночь у ее изголовья, и на следующий день я получил истинное вознаграждение, которого заслуживало двадцатишестилетнее постоянство. Наши любовные отношения продолжались вплоть до моего отъезда из Берлина. Шесть лет спустя я возобновил их во Флоренции, и я поговорю о них, когда мы там будем.

Несколько дней спустя после отъезда да Лольо она доставила мне удовольствие отвезти меня в Потсдам, чтобы показать все, что стоило там посмотреть. Никто не мог ничего возразить против нашей связи, потому что она всем говорила, что я ее дядя, и я все время называл ее дорогой племянницей. Генерал, ее друг, в этом не сомневался, или делал вид.

В Потсдаме мы видели на параде короля, командующего своим первым батальоном, в котором все солдаты имели в своих штанах накладные карманы с золотыми часами. Король таким образом вознаграждал их за смелость, которую они проявляли, подчиняясь ему, как Цезарь в Вифинии подчинялся Никомеду. Из этого не делали тайны.